— Точно. Это же один из отцовских сотрудников. Сидит в общем кабинете на втором этаже. Аналитический сектор, кажется.

— Не мог отец послать его присматривать за тобой или прикрывать?

— От чего? От тебя? Смешно. Да и другие люди для таких целей используются. Ты там у себя не переучился? Ну, взгляд… Может, ему одна из девушек что-то такое сказала… Вот он и готов всех вокруг поубивать, фигурально выражаясь.

Умом Вадим понимал, что объяснение Майи ближе к истине, чем его ощущение опасности. Маловероятно также, чтобы на роль убийцы или простого филера выбрали сотрудника государственного прокурора и чтобы сел он буквально за соседний столик. И сам по себе пароход-ресторан не лучшее место для убийства или похищения…

Хотя это еще как сказать!

Как раз потенциальной жертве сбежать отсюда некуда, даже если почует опасность, разве только действительно за борт. Кстати, за борт можно отправить и тело, сунув в укромном уголке шило под ребро. А если не убивать, так оглушить, связать и переправить на вовремя подошедший катер. А укромных уголков на корабле сколько угодно…

И что теперь делать? Жаль, что Тарханова рядом нет, этот бы помог и советом, и делом.

На мгновение отвернувшись, он сунул руку под пиджак и сдвинул предохранитель «адлера».

— Слушай, а вдруг он просто в тебя тайно влюблен или даже не влюблен, а имел виды на дочку начальника, а тут застал тебя с кавалером, к которому ты явно относишься с обожанием, и воспылали в нем эмоции Яго? Имеется масса подобных примеров.

За наглость Ляхов был наказан чувствительным щипком. Однако для всех окружающих держалась Майя по-прежнему как и положено воспитанной и скромной девушке.

— Это было бы лучше всего, да?

— Пожалуй…

Тьфу ты, черт! Действительно, что с ним? Простейшие вещи стал забывать. У него же в кармане лежит замаскированный под пачку сигарет «Дюбек крепкий» радиотелефон оперативной связи, выданный ему в штабе Тарханова перед операцией «Клинок»[11]. По делу пользоваться им пока не пришлось ни разу, но согласно инструкции, выходя из дома, всегда брал аппарат с собой.

Музыка смолкла, Вадим потянул Майю за руку в тень высокой и толстой трубы. Здесь вдоль планширя стояли деревянные скамейки, по-морскому — банки, на которых танцующие могли передохнуть.

— Твой отец где сейчас может находиться?

— Скорее всего — дома, в смысле — на даче. Обычно он на службе допоздна не засиживается.

— Номер телефона помнишь?

— Конечно, а в чем дело? Ты ему звонить собрался? Откуда, интересно?

— Говори номер…

Он нажал на пачку два раза в известном месте, поднес ее к лицу, будто пытаясь прочесть название при слабом свете.

— «Печенег три, дежурный, — услышал он тихий, но отчетливый голос. — Говорите, семнадцатый».

«Семнадцатый» — это был присвоенный «Половцеву» позывной.

— Мое место вы фиксируете? — спросил Вадим.

— Минутку, — очевидно, дежурный сверялся с каким-то справочным устройством или пеленгатором. — Да, место установлено. Требуется помощь?

— Пока нет, но вскоре, возможно. Вы можете переключить меня на городской номер телефона?

— Конечно, называйте.

Он продиктовал номер прокурора Бельского, понимая, что на той стороне немедленно выяснят, кому он принадлежит. Беды в этом Ляхов не видел, поскольку давно уже сообщил Тарханову о своем знакомстве. А значит, об этом наверняка знали все, кому положено.

Внутри пачки щелкнуло, и без всякого гудка через несколько секунд раздался узнаваемый, густой голос Василия Кирилловича:

— Я вас слушаю…

Он протянул прибор Майе, которая наблюдала за происходящим с искренним недоумением. Да и сам Вадим удивлялся, до чего далеко шагнула спецтехника. Простым смертным, даже таким высокопоставленным, как государственный прокурор, чтобы переговорить, требуются массивные телефонные аппараты, связанные друг с другом через станции тысячами проводов, или радиостанции, нуждающиеся в батареях, антеннах, настройке, постоянно включенные на прием-передачу или работающие по согласованным графикам связи.

А тут нажал неприметную кнопочку на помещающейся в ладони сигаретной пачке — и говори!

— Скажи, где ты и что происходит… Спроси…

Майя отмахнулась, мол, сама знаю.

— Папа, это я, мы с Милой, плывем на пароходе по Москве-реке, тут такое дело…

— На пароходе? А откуда звонишь?

— Неважно, потом. Слушай внимательно.

Она четко и кратко, что обычно не слишком свойственно красивым женщинам и достигается лишь соответствующей служебной подготовкой, изложила отцу обстановку.

— Нет, я никого не посылал. Мой сотрудник, говоришь? Где помещается? Опиши. А, это, наверное, Герасимов. Нет, в его обязанности это никак не входит. Ерунда. Скорее всего, просто отдыхает. Совпадение. Бывает. Но… Знаешь, а ты прямо подойди к нему и от моего имени попроси помощи. Да-да, помощи. Тебе показалось, что за вами следят подозрительные люди, ткни пальцем в любых и попроси поддержать, если что…

— Спасибо, папа, мы разберемся…

Похоже, тревога передалась и прокурору. Просто потому, что его обычно самостоятельная и уверенная в себе дочь вдруг сочла необходимым обратиться к нему, вдобавок — совершенно непонятным способом.

— Если хочешь, я сейчас перезвоню в Звенигород, распоряжусь, чтобы вас там встретили на причале и отвезли в Москву…

— Не надо, папа, мы разберемся, — повторила она.

— Но ты мне обязательно позвони, когда в Москву вернешься, или приезжайте прямо сюда. Поговорим…

— Обязательно, папа…

Не зная, как отключиться, протянула «Дюбек» Ляхову.

Он снова нажал кнопку.

— Поговорили? — спросил дежурный.

— Спасибо. Тут небольшая проблема. Я оставляю аппарат включенным, Стрельников сказал, что…

— Разумеется.

— А на причале у Воробьевых можно организовать прикрытие?

— Можно и раньше. Какого уровня?

— Тогда — в Звенигороде. Пока что я обнаружил троих внушающих подозрение людей. Но их может быть и больше…

Ляхов вышел из связи, но прибор продолжал работать, передавая на КП отряда «Печенег» звуковую картинку происходящего в радиусе десяти метров и постоянный пеленг места.

Правда, теперь там будут слышать и все, о чем они будут разговаривать с Майей. Не слишком приятно, вечер, считай, испорчен, но, с другой стороны… Тарханов, Чекменев, Розенцвейг, а в особенности — события минувшей зимы сумели внушить Ляхову понимание серьезности происходящего. С ним в частности и в мире вообще.