Еще хуже обстояли дела у младшего сына Вадима. Он в 1959 году закончил переводческий факультет Московского института иностранных языков имени Мориса Тореза по специальности переводчик английского языка. Все его товарищи давно нашли себе место под солнцем, а он все бегал в поисках работы. Куда бы он ни обращался, как только дело доходило до фамилии, ему тут же под разными предлогами давали от ворот поворот. Вадим был готов на любую работу, связанную с его специальностью. Интересно отметить, что даже заведующая отделом кадров института всячески старалась помочь ему, но и ее заступничество не принесло результатов. Вспоминаю, как однажды она позвонила ему домой и сказала, что одному из московских банков срочно нужен переводчик, дала телефон с кем надо переговорить и предупредила, чтобы он сразу же ей отзвонил по окончании беседы. Я присутствовал при этом разговоре. Сын тут же набрал номер телефона. Состоялся примерно такой диалог.

Мне сказали, что вам нужен переводчик английского языка? — спросил он.

Да, и срочно. Вы могли бы приступить к работе уже сегодня? — ответили ему.

— Я могу приступить к работе хоть сейчас.

— Тогда давайте, приходите немедленно. Мы закажем вам пропуск. Как ваша фамилия?

Как только сын назвал свою фамилию, настроение на другом конце провода резко изменилось. В конце концов, сыну сказали, что сегодня приходить не надо, когда он понадобится, ему позвонят. Так обычно завершались и другие переговоры. Я всячески пытался ему помочь, к кому только я ни обращался, но все мои потуги оказывались тщетными. Настроение у сына было отвратительным. Вадим находился на грани срыва. И все же нашелся один добрый человек, мой бывший подчиненный, который работал редактором спортивного журнала, освещавшего проблемы спорта за рубежом. Он без всяких вопросов тут же согласился принять сына на работу. К тому времени с момента окончания им института прошло больше года. Таковы «гримасы» прошлых лет…

Где-то проблема фамилии (вернее, национальности) не играла решающей роли (как это было со мной), а где-то она служила непреодолимой преградой (как это было с моим младшим сыном). Все зависело от взглядов и убеждений тех, кто решал вопросы приема на работу. Самое любопытное в истории с моими сыновьями было то, что оба они по паспорту числились русскими, поскольку их мать, моя жена, была русской. Даже моя внучка Оля испытала на себе «пагубное» влияние фамилии Мильштейн (мать ее тоже русская), но тем не менее с гордостью продолжала ее носить и после своего замужества. Спасибо Георгию Аркадьевичу Арбатову и его тогдашнему заместителю Виталию Владимировичу Журкину, которые помогли ей устроиться на работу в Институт США и Канады.

Дальнейшая судьба Вадима сложилась, впрочем, вполне благополучно. Он стал доктором исторических наук, проработал в Швейцарии около пяти лет и затем долгие годы трудился в одном из гуманитарных институтов Академии наук СССР.

Мои взаимоотношения с ГРУ в тот период носили сугубо формальный характер и касались главным образом получения тех или иных информационных материалов. Поскольку моя кафедра в Академии была переименована в кафедру разведки и вооруженных сил иностранных государств, мы помимо изучения «противника» выполняли теоретические задания, касающиеся вопросов стратегической и оперативной разведки. Обучали будущих специалистов принципам и методам работы с техническими средствами разведки, в том числе с космическими и радиотехническими. Меня как начальника кафедры время от времени приглашали в Главное разведывательное управление на отдельные совещания, сборы начальников разведок округов, показ новейших достижений военной техники. Конечно же, я не имел никаких контактов с агентурной службой.

В ГРУ в 60-е годы заместителем начальника управления служил мой близкий друг генерал-полковник X. Мамсуров.

Этот необыкновенный человек, будучи в годы гражданской войны в Испании советником республиканского правительства по ведению партизанской войны, за участие в боевых действиях был награжден двумя боевыми орденами. В Испании его знали многие. Генерал общался с Эрнестом Хемингуэем, дружил с Михаилом Кольцовым, Ильей Эренбургом. Там он познакомился и со своей будущей супругой. По возвращении из Испании Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров продолжал работать в Главном разведывательном управлении.

Потом мы с ним встретились на войне. Он командовал кавалерийским корпусом и в конце 1944 года стал командующим армией. Получил звание Героя Советского Союза. Мы были близки с ним до последнего дня его жизни, и я горжусь этой дружбой.

После войны Мамсуров окончил Академию Генерального штаба и через некоторое время его приняли на работу заместителем начальника ГРУ. В то время, когда министром обороны был Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, начальником Главного разведывательного управления работал генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко.

Вот что мне в свое время поведал Мамсуров (об этом я еще никому не рассказывал). Незадолго до поездки в Югославию Г. К. Жуков вызвал его к себе и поделился с ним своим решением о формировании бригад специального назначения, исходя из возможного характера будущих военных действий в том регионе. Эти бригады должны были быть сравнительно небольшими (до двух тысяч человек), вооруженными самым совершенным и мощным легким оружием. Предполагалось собрать в единый кулак отборный, физически сильный личный состав, обученный приемам ведения ближнего боя, карате, десантированию с воздуха и пользованию современными взрывчатыми веществами. Формирование этих бригад Георгий Константинович возложил на Мамсурова.

У Хаджи-Умар Джиоровича Мамсурова был друг, которого он знал много лет, — генерал Туманян. В то время он занимал должность заместителя начальника бронетанковой академии по политической части. Туманян приходился дальним родственником Анастасу Ивановичу Микояну. Будучи женатыми на сестрах, они часто встречались и относились друг к другу по-дружески.

Мамсуров рассказал о встрече с Жуковым и его указаниях Туманяну, тот, в свою очередь, решил доложить об услышанном А. И. Микояну. Микоян, в то время первый заместитель председателя Совета Министров СССР, воспринял рассказ Туманяна очень серьезно. Первый вопрос, который, он ему задал, звучал примерно так: «А могут ли эти бригады быть выброшены с воздуха на Кремль?» Туманян ответил утвердительно.

Услышав это, Анастас Иванович поспешил на доклад к Никите Сергеевичу Хрущеву. В воспаленном воображении Микояна, воспитанного на теориях «заговоров», по-видимому, сразу родилась мысль о намерении Жукова подготовить военный переворот с помощью бригад специального назначения. Именно в таком или примерно таком ключе он, судя по всему, доложил о разговоре Хрущеву. Тот, конечно, согласился с Микояном, испугался, и в результате Георгий Константинович Жуков был отстранен от должности министра обороны. А Сергей Матвеевич Штеменко, как протеже Жукова, был снят с должности начальника ГРУ С той поры по инициативе Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева на должность начальника Главного разведывательного управления, понятно по какой причине, стали назначать только ответственных сотрудников КГБ. Такое решение свидетельствовало о явном непонимании задач и обязанностей военной разведки, которые не только не совпадают, но иногда и противоречат службе контрразведки. Вначале пост начальника ГРУ занял генерал армии Герой Советского Союза И. Серов. Я несколько раз встречался по делам кафедры с генералом Серовым. Меня поражала узость, ограниченность его взглядов, и невольно возникал вопрос, как такой «маленький» (по всем меркам) человек мог дослужиться до столь ответственных постов. Кстати, высокое звание он заработал, осуществляя в 1944 году руководство незаконным выселением крымских татар, чеченцев, ингушей и других народов с их родных мест. В дальнейшем он оказался большим другом перешедшего на службу к англичанам полковника Пеньковского. Как выяснилось в ходе судебного процесса над британским шпионом, генерал армии всячески содействовал предателю в его поездках за границу, в доступе к секретным материалам.