class="p1">– Как у провинциального импрессарио.

– Что? – невнимательно спросил сторож, роясь в ветхих недрах крохотного гроссбуха.

– Я хотела спросить, ты не работал прежде по снабжению?

– Обижаешь.

– Обижаю. Специально. Хочу задеть. Зацепить. Лишить душевного равновесия.

– Зачем? – искренне удивился Леонид.

– Ты недостаточно обращаешь на меня внимание.

– Нет, нет, достаточно, для этого этапа, мне кажется, вполне достаточно.

– Какого этапа?

– Нашел! Заводи свою тележку.

– У тебя и такой нет.

Леонид отчеркнул ногтем какую-то запись в книжке.

– Теперь не потеряется. Представляешь, сегодня утром записал и найти не могу. Записываю подряд, а получается хаотически, парадокс.

Вероника уже выруливала на середину реки.

– Заведи себе книжку с алфавитом.

– Совет гениальный, только все эти записи придется в книжку с алфавитом переносить, это все равно что «Капитал» от руки переписать.

– Так что ты там нашел и куда едем?

– Нашел адрес Барсукова, и мы едем по этому адресу.

– Где это?

– На Беговой, подъедем ближе, покажу.

Утренний час пик был давно позади, до вечернего было еще далеко, поэтому машина Вероники пересекала Москву в отличном темпе, почти не встречая препятствий в виде пробок и прочего в том же роде.

– А откуда у тебя мог оказаться адрес Барсукова? – с пятнадцатиминутным замедлением спросила Вероника.

– А что тут такого?

– У меня, например, его нет.

– А почему он у тебя должен быть?

– Они с отцом старые знакомые. Друзьями, конечно, не назовешь, но приятелями назовешь.

– По тому, что наблюдал вчера на веранде, это трудно себе представить.

– А что произошло вчера на веранде?

Леонид красочно, во всех деталях описал события вчерашнего вечера.

– Что происходило ночью внутри дома, извини, наблюдать не пришлось. А утром выяснилось, что господин с бакенбардами бесследно исчез.

– Оставив при этом адрес?

– Адрес мне дал Женя.

– А он каким боком относится к Арсению Савельевичу?

– Пару раз ездил с письмами к нему на квартиру за время своей службы у твоего отца. Запомнил место. Еще до того как устроиться к Модесту Анатольевичу, я расспрашивал о нем Женю. Часто. Твой отец был мне очень интересен, и как ученый, и как личность.

– Мерси, – ехидно сказала Вероника.

– Сегодня утром я, конечно же, все, что мог вспомнить, записал. К этому моменту уже было известно об убийстве Модеста Анатольевича, и любая информация об участниках события становилась ценной.

– Так ты к этим, к археологам, заезжал о нем расспросить, о Барсукове?

Леонид отвернулся и некоторое время смотрел в окно на пробегающие мимо дома.

– Черт его знает. Не исключено, что и о нем.

– Не поняла.

– Я советовался с ними по одному поводу, по поводу одной вещицы. По поводу вещицы, найденной мною сегодня утром возле теплицы.

– Когда человек в обычной бытовой ситуации начинает говорить в рифму, это безвкусно.

Леонид продолжал считать дома.

– Я не знаю, к кому эта вещица имеет отношение. Может статься, что и к Барсукову имеет.

– А что это такое?

– Кусок камня.

Вероника вдруг захмыкала тихонько себе под нос.

– Что смешного?

– У папахена можно было найти в его закромах даже кусок дерьма.

– Зачем ты так?

– Правда, правда. Он мне как-то показывал кусок окаменевшего дерьма динозавра. Величиной с батон. Где он только не бывал и чего только не тащил в дом. Знаешь выражение «хрен моржовый»?

– Знаю.

– Он внутри, оказывается, костяной. Сантиметров тридцать высотой, остренький, белый, с дырочками. Можно как статуэтку на полку поставить. У папахена их было штуки три.

В голосе Вероники звучала непонятная гордость. Леонид не стал поддерживать эту тему ввиду излишней ее пикантности. Дочь Модеста Анатольевича ее тоже оставила, но не потому что ей стало неловко, а потому что тема была исчерпана.

– А как твой отец с ним познакомился?

– С Барсуковым? Старая история. И познакомился он не с ним, а с его учителем, доктором Креером. Не слыхал? Ну, бальзам Креера? Дело химического факультета?

– О бальзаме Караваева слыхал.

– Ты еще скажи, что про Чумака слыхал или про Кашпировского.

– Так ты считаешь…

– Это они считают. Копеечку к копеечке. А Креер из Крыма.

Леонид кивнул, как будто тем, что упомянутый доктор происходил из Крымской области, снимались все вопросы.

– Не помню, где он жил, то ли в Феодосии, то ли в Евпатории. Лет двадцать назад отец ездил лечить к нему простатит. Они разговорились, познакомились, сблизились, как это часто бывает между двумя умными людьми.

– Бывает и наоборот.

– Отец стал навещать его каждый год. Оказалось, Креер не просто провинциальный доктор, а настоящий медицинский гений. Он и с травами экспериментировал, и с грязями, и с атмосферным электричеством. И много, много всякого. Могу путать, но мне позволительно, я и в своих-то рыбах разбираюсь не так чтобы очень.

У доктора имелась в санатории, где он работал, целая лаборатория, но неофициальная. Образование у него было всего лишь высшее, санаторию никакая научная единица не полагалась, и держался он лишь тем, что клиентура его была очень солидная. Такой полу-знахарь, полумедик. Отец не раз ему предлагал, перебирайся, мол, в Москву, устрою. Это когда уже академиком стал. Но доктор Креер всегда со смехом отказывался, мне, говорил, и здесь хорошо. Ему и правда было в Крыму хорошо. Он там был богач и король в своей области. Он даже, наоборот, маскировался. Просил, чтобы о нем в столицах рассказывали поменьше.

– Очень нетипичное поведение для врача. Я слышал, что Гиппократ, например, путешественников лечил вообще бесплатно. Он рассчитывал, что они отправятся дальше и разнесут о нем весть.

Вероника на секунду задумалась, потом резко повернула налево. И тут же сообщила:

– По-моему, глупость. Чего он мог добиться этим? Я имею в виду Гиппократа. Разузнав о хорошем и особенно бесплатном враче, к нему хлынули бы тысячи. Причем все представлялись бы путешественниками. Ему пришлось бы пахать с утра до вечера за спасибо.

Леонид, видимо, представил, потому что брови его резко поднялись.

– Ты куда? Кирпич!

– Так короче. Ну бог с ним, с Гиппократом. Не знаю, достаточно ли яркими красками я обрисовала тебе загадочного доктора Креера, осталось добавить, что при нем то ли ассистентом, то ли почитателем естественнонаучного таланта был наш Арсений Савельевич Барсуков. Он, между прочим, кандидат химических наук, а теперь не исключено, что и доктор. Но не Креер. Он просто преклонялся перед своим бездипломным шефом.

– Скорей всего, тот просто давал ему заработать больше, чем платило государство.

– Банальную ерунду сказал. Арсений Савельевич человек страстный. Мерзкое слово – пытливый, но вот Барсуков именно пытливый человек. Готов жизнь положить ради великого открытия. Такие во времена темного Средневековья занимались поисками эликсира бессмертия. Он человек