— А если есть? — Синие глаза Тополя сузились.

— И что же это у тебя такого есть?

— Чего есть — всё моё, — неохотно бросил Семён. — Так я могу рассчитывать, что ты меня познакомишь с нужными людьми?

— А ты хорошо подумал? — Тёмная виноградина Борькиного носа едва заметно дрогнула. — Там такие дяди, они шутить не будут, враз стружку снимут.

Тополь тяжело вздохнул, недовольно прищёлкнул языком и молча отвернулся в сторону.

— Ладно, как хочешь, дело твоё. Если тебя уж так припёрло, я договорюсь.

— Другой разговор, — повеселел Семён. — Не трясись, Борь, всё будет в полном порядке, я тебя не подведу.

— Ты себя не подведи, мне-то что, моё дело — сторона. — Борькины глаза маслено блеснули. Нет, всё-таки плохо, когда, подарив броскую внешность, природа-матушка отказывает человеку в светлых мозгах, оставляя за ним право только на светлую память.

* * *

— Лидочка, милая, ну ещё немножко — и мы дома! — Леонид остановился на верхней ступеньке лестничного пролёта, повернулся лицом к жене и сочувствующе улыбнулся.

Имитируя крайнюю слабость, пыхтя и отдуваясь, Лидия с трудом переставляла ноги и, скорбно сложив губы, всем своим видом пыталась показать, каких усилий ей стоит каждый шаг. Вцепившись рукой в округлую деревяшку немытых перил, она с трудом подтягивала своё грузное тело наверх и бросала на Леонида испытующие взгляды, пытаясь определить, какое же впечатление на мужа производит её эффектное выступление.

С недавнего времени в присутствии Леонида Лидия начала ощущать дискомфорт. С чем это связано, понять она не могла, но, наверное, неделю назад в его взгляде появилось нечто такое, чему она не могла подобрать названия. Казалось, за последние несколько дней внешне не изменилось ничего: по отношению к тяжело больной жене Леонид по-прежнему проявлял трогательную предупредительность, но в его глазах появилась какая-то странная резь, объяснить природу которой Лидии не удавалось.

Иногда, встречаясь с мужем взглядом, она вдруг ни с того ни с сего вздрагивала, да так, что по телу бежали крупные мурашки необъяснимого страха, а в ушах начинало тонко и противно пищать. Пытаясь разобраться в странных ощущениях, Лидия с недоумением всматривалась в знакомые черты лица и чувствовала, как, проваливаясь куда-то в пустоту, её сердце начинает биться гулко и неровно. На самом дне густо-синих глаз Тополя, разливаясь непривычным холодом, находилось что-то настороженно-твёрдое, необъяснимое, но явно враждебное, а потому вдвойне пугающее.

Позавчера Лидии приснился странный сон, будто она летела над водной стихией, широко раскинув руки. Далеко-далеко, за горизонт, садилось жёлтое солнце, а на поверхности воды раскачивалась блестящая дорожка, сотканная из миллиардов отдельных капель. Ощущая сладкую жуть, она парила в воздухе, а под ней, волнуясь и глухо постанывая, перекатывались многотонные изумрудные волны.

Ветер бил Лидии в лицо, бугристая, перетекающая гладь проносилась под ней с такой быстротой, что от мелькания сверкающих изумрудов рябило в глазах, и все прозрачные капли, прессуясь в один неподъёмный пласт, вытягивали свои скользкие, мягкие щупальца, склеиваясь в голую, безлюдную пустыню, сотканную из сотен километров холодной воды.

Неожиданно жёлтое солнце начало быстро темнеть, будто подёргиваясь густым пеплом, и многотонный студень воды, остывая, стал издавать непонятные, протяжные звуки, похожие на стоны какого-то невиданного существа. Золотая дорожка, вытканная тонкими, подрагивающими стежками предзакатных лучей, медленно, словно нехотя, просела и, дрогнув, поползла в глубину, а на поверхности бескрайней глади появилась другая, серебристо-чёрная, подвижная и блестящая, как ртуть. Дорожка была узкой, и от неё веяло таким холодом, что сердце Лидии невольно сжалось.

Вдруг до её слуха донёсся какой-то неясный звук, глубокий и долгий, казалось, идущий откуда-то снизу, из глубокой бездонной пропасти, скрытой сизой толщей волн. Солнце закатывалось всё быстрее, и вместе с чёрно-бурым пеплом, оседающим на его краях, над водой разливалась темнота.

Внезапно стало очень тихо. Будто натянувшись, водная гладь разлилась ровным зеркалом, и в его отражении Лидия увидела себя, но не такую, какой она была на самом деле, а страшно старую, сморщенную и седую. Испугавшись, она громко закричала, и от её крика проклятое зеркало вздрогнуло, глухо ухнуло и вдруг, распавшись на две равные половины, начало подниматься из воды вверх. Оплывая, половинки зеркала на глазах Лидии превращались в две огромные ладони, медленно, но неуклонно соединявшиеся одна с другой. Боясь быть раздавленной, Лидия попыталась взлететь вверх, но скользкие ледяные пальцы тёмной воды сошлись вокруг неё плотным кольцом, наглухо отделяя от внешнего мира. Чем выше она пыталась взлететь, тем уже становилось кольцо. От отчаяния Лидия не могла даже кричать. Вытягиваясь всем телом, она стремилась к просвету, но небо поднималось всё выше, и скользкие ледяные руки океана уже почти касались её лица. От неимоверных усилий сковала судорога, и Лидия внезапно почувствовала, что начинает опускаться вниз.

Вдруг глухую, ватную тишину разрезал страшный шум, и, отделяясь от воды, над поверхностью вспучилась гигантская волна. Лидия следила, как, всасывая в себя океанскую толщу, волна поднималась всё выше и выше, пока не закрыла небо целиком. Затем, задрожав в самой верхней точке, она на мгновение застыла, а потом всей тяжестью, сорвавшись, рухнула вниз. Хрип Лидии растворился в жутком грохоте воды; задохнувшись от нестерпимой боли, она дико вскрикнула и, подталкиваемая неведомой силой, камнем пошла на дно. Смыкаясь над ней, бездонная сизая толща воды меркла и становилась густо-синей, похожей на что-то очень-очень знакомое… Но только вот на что, Лидия вспомнить так и не успела.

* * *

— Лидочка, ты говорила, тебе в шесть принимать лекарства. Так я тебе подам? — Сладко улыбаясь, Тополь поставил крохотный декоративный подносик с чашкой, наполненной водой, на стол и услужливо протянул обувную коробку, в которой хранились «специальные» лекарства Лидии. — Достанешь сама, или тебе помочь? — Открыв крышку, он предупредительно поставил аптечку на колени Лидии и одарил её взглядом, полным нежности и трогательной заботы.

— Спасибо, Леонид, я обязательно приму их, но только чуть позже.

Изобразив на лице царственную страдальческую улыбку, Загорская отодвинула от себя коробку кончиками пальцев. Устало откинувшись на мягкую спинку кресла, она прикрыла глаза, всем своим видом давая понять, что на данный момент дороже её покоя ничего не может быть.

— Как же позже, когда уже начало седьмого? — встревоженно проговорил он, и Лидия почувствовала, что ненавистная коробка снова придвинулась к ней вплотную.

— Леонид, я тебя умоляю, — едва шевеля губами, протянула Лидия, — дай мне несколько минут покоя. Нет никакой разницы, приму я эти таблетки сейчас или же получасом позже. По большому счёту, это теперь уже ничего не изменит.

— Лидочка, родная, — до слуха Лидии донеслось шуршание лекарственных упаковок, — ну нельзя же так, возьми себя в руки. Если доктор велел принимать таблетки в шесть, значит, это надо делать именно в шесть, а никак не позже. Скажи мне, как называется это лекарственное средство, и я позабочусь о тебе. — Судя по звукам, доносящимся из коробки, покончив с бумажными обёртками, Тополь принялся за пузырьки.