Серебряный медальон он спрятал в карман пиджака и ежесекундно теребил, переворачивал, поглаживал выгравированную букву Э.

Майкл смотрел в окно на французские пейзажи и вспоминал снежный вечер почти двухгодичной давности. Элизабет идет рядом, ее длинная юбка колышется, а правое плечо едва не задевает его. Она прижимает к груди учебник, завернутый в плотную бумагу. Медные волосы пылают на фоне серой накидки. Щеки, нос и губы Элизабет едва видны, но воспоминание застыло — она не поднимает голову, и Майкл не может посмотреть ей в лицо.

В Лондон он приедет примерно через неделю — вроде бы скоро, но Майклу не терпится.

По утрам, пока солнце не поднимется в самую высь, в Мазаме всегда холодно. Платаны на площади не шевелятся, туман окутывает ветви и смазывает контуры черепичных крыш. Гранитные скалы за деревней исчезают из виду, а когда с высоких утесов доносится приглушенное блеянье и звон колокольчиков, кажется, что козы парят в тумане.

В этот час старики, которые день-деньской играют в лото и спорят, еще спят, лишь коренастая, одетая в траур мадам Боманье подметает свое крыльцо. Потом она поставит у двери стул и, усевшись, станет чистить овощи, вязать или ощипывать птицу. Колени разведены, ноги в первой позиции — внушительный бюст и вязание помещаются на коленях с трудом.

Майкл смахнул рукавом мелкий сор и листья, и Дельфин поставила на стол поднос с кофе, хлебом, маслом из козьего молока и вишневым вареньем. Поежилась.

— Il fait froid се matin, Michel, nest ce pas?[9]

Она наклонилась и поцеловала Майкла в макушку.

У фонтана дочери Дельфин в коричневых школьных пальто и беретах ждали автобуса на Каркассон. Девочки играли в классики, поднимая клубы пыли. «Un, deux, trois…»[10]Ранцы так и подскакивали на спине.

— Мама, смотри! — кричала Эжени.

— На меня, на меня тоже! — перебивала сестру Огюстин.

Дельфин зажала поднос локтем и взглянула на них.

Четыре года назад муж Дельфин упал в овраг на охоте — перелом руки и ребра, да еще трещина черепа. Он вроде бы поправился, но доктор из Нарбонны сказал Дельфин, что у ее мужа ушиб мозга. Мол, этим и объясняются сильные головные боли, вспышки гнева и меланхолия.

Впоследствии у мужа Дельфин нарушилась речь и координация. Характер и память ухудшались с каждым днем. Порой он не узнавал ни жену, ни дочерей, и сердце Дельфин разрывалось от жалости и тоски по мужчине, которым он когда-то был. Он пытался выбить боль из себя и умер с серым от синяков лицом.

Безутешное горе прошло, но еще раз выходить замуж Дельфин не желала. Она уже привыкла к невесомости одиночества. У нее остались дочери, а жители Мазаме опекали ее, как родную. Впрочем, ей не хватало мужского запаха, спокойных разговоров и крепкого сна без сновидений, который приносит секс.

После обеда, когда дочери были в школе, она порой приглашала Майкла к себе.

— Это наше утешение, — говорила она. Мы оба потеряны, оба отрезаны от любимых. Мы с тобой одинаковые.

— Дельфин, разве я потерян? А если я влюблен в тебя?

— В другой жизни — может быть, но я вижу по глазам, Мишель. Вижу и чувствую. Где-то далеко живет женщина или девушка, которую ты очень стараешься, но не можешь забыть.

Майкл поцеловал шею Дельфин, щеки, гладкое загорелое плечо.

— Эта женщина здесь. Дельфин, эта женщина — ты.

— Нет, Мишель, не я.

Иногда по вечерам Дельфин посылала Эжени отнести Майклу жаркое и вино. Спал он на чердаке над булочной. Денег с него хозяева не брали, но просили по утрам, ровно в четыре, растапливать печь для хлеба и гонять крыс.

Задерживаться в Лангедоке Майкл не планировал, уже собирался в Швейцарию — после знойной Испании захотелось увидеть снег, — и тут получил письмо от Рейчел.

Почта приходила в кафе, и однажды утром вместе с кофе и белым хлебом Дельфин принесла обклеенный английскими марками конверт.

Дорогой Майкл!

Я не знала, где ты, иначе давно бы написала. Твои письма на старый адрес нам переслали не сразу, поэтому и отвечаю с таким опозданием. Я искала тебя, но никто не знал, куда ты уехал. Папа умер. Мама продала дом, бабушка Лидия — свой коттедж, и теперь мы все живем в новом бунгало (это такой одноэтажный дом) в Хайте. Это в графстве Кент, у самого моря, если ты вдруг забыл. Мама сказала, что хватит с нее Пэкема. Я сейчас работаю в фолкстонском магазине мод.

Папа умер во сне, 30 декабря, во вторник. Его нашла бабушка, когда принесла чай. Что добавить, не знаю. Сейчас тебе домой спешить незачем. Похороны прошли хорошо. Многие соседи специально отпросились с работы. Были мистер и миссис Коул из бакалейного, мистер Фейли и Эрик из рыбного, мистер и миссис Амонд и Дотти из скобяной лавки. В церкви почти не осталось мест. Ада Хоббс и Глинис Мид приготовили бутерброды. Многих папиных знакомых я прежде не видела.

Не волнуйся: мы все здоровы, хотя бабушка заметно сдала. Напиши, куда поедешь дальше.

С любовью,

Рейчел.

Майкл смотрел на строчки, пока они не поплыли. Когда он поднял голову, в потоке солнечного света резвились мошки, а в вишневом варенье барахталась оса. Дельфин вложила ему в руку стакан с коньяком.

Дребезжащий школьный автобус увез Эжени и Огюстин.

— Au revoir, mes enfants![11] — Дельфин помахала им, потом принесла себе кофе и села напротив Майкла.

На другом конце площади мадам Боманье устроилась на стуле, накинув на плечи платок. Утреннее солнце робко озарило ее седые волосы. Мадам Боманье хотела лягнуть кота, который чересчур близко подошел к ее крыльцу, но, увы, промахнулась.

— Manges-tu, Michel![12] Тии слищком хюдой! — засмеялась она и втянула щеки, изображая худобу Майкла.

Мадам Боманье рассказывала всем и каждому, что «англичанин Мишель Роз» — настоящий ангел. Благодаря ему она доживет свой век спокойно и не забудет лицо любимого мужа, даже если ее разум уподобится бешеной козе (эта участь и постигла бедного Жана).

В ночь, когда умер Жан Боманье, Майкла разбудил стук шагов по деревянной лестнице. Секундой позже на пороге чердака возникла запорошенная снегом Дельфин с фонарем в руке. Рядом с ней стояла Эжени.

— Скорее, Мишель! Месье Боманье… Он… — Дельфин беспомощно взглянула на дочь. — Eugenie, explique a lui[13].