Дядя Боря, несмотря на свои годы, карабкался по скалам довольно легко. Скоку казалось: старик испытывает удовольствие от восхождения. Скок же, напротив, уже жалел, что согласился топать неведомо куда, неведомо зачем… Он в общем-то представлял, что увидит. Выбеленные солнцем и ветрами человеческие кости – вот и все зрелище, которое их ожидало.

Наконец они вскарабкались на гребень горы, и взгляду Скока открылась лежащая под ногами небольшая долина почти круглой формы. Через нее протекал маленький, но бурный ручей и уходил куда-то под скалы.

– Вот она, – торжественно произнес дядя Боря. – Долина Смерти!

– И что дальше? – спросил Скок.

– Спустимся?

– Зачем?

– Ты своими глазами должен увидеть…

– Кости?

– Не только кости.

В тоне старого зэка было нечто, заставившее Скока последовать за своим провожатым. Впрочем, и спускаться тоже оказалось легко. Те же пологие, покрытые бело-зеленым ковром морошки ступени, что и раньше, вели вниз.

Скок спускался и никак не мог понять: какого черта притащились сюда беглецы?

– Это когда было? – спросил он у дяди Бори.

– Чего?

– Побег этот… В какое время года они из лагеря смотались?

– Летом, само собой.

– И куда путь держали?

– А кто их знает!

– Непонятно.

– Вот и мы между собой толковали о том же. С какой стати они ноги сделали, а главное, куда направлялись? И на кой хрен сюда забрели?

Зэки спустились с горы и подошли к ручью. Здесь лежали довольно приличные глыбы гранита, видимо некогда скатившиеся с вершин.

– Вот тута они и упокоились, – сообщил дядя Боря и перекрестился.

Только сейчас Скок разглядел лежащие в траве человеческие кости. Костей было довольно много, хотя целиком разглядеть картину не представлялось возможным из-за густых зарослей трав и низкорослых кустарничков.

– Ну и чего? – спросил Скок. – Дальше-то?..

– Ты о чем?

– Ну как же… Ведь ты толковал, они вроде как живые.

– Я не говорил, что живые. Я сказал: они здесь.

– Ладно, здесь. Но где?

– А ты прислушайся.

Скок замер. Стояла абсолютная тишина. Не слышно ни птиц, ни шороха ветра… Даже цвирканье кузнечиков куда-то исчезло. И вдруг он услышал слабый, но непрерывный звон. А может, и не звон, а тончайший писк, идущий непонятно откуда, словно его рождало неуловимое движение воздуха.

– Звенит, – сообщил он.

Дядя Боря приложил палец к губам.

Скок вновь напряг слух. Звук чуть усилился, и теперь ему казалось: звон или писк складывается из множества голосов, словно тянущих некое непрерывное унылое песнопение. Он даже стал различать отдельные голоса, тщательно выводящие тоскливые рулады.

Скок потряс головой. Странные звуки не прекратились. Напротив, они стали как будто слаженнее, а вой постепенно превращался в нечто вроде мелодии. Казалось, многоголосый хор исполняет похоронный марш. Скоку внезапно стало жутко.

– Мотаем отсюда! – хрипло произнес он.

– Погоди, это еще не все, – хитро улыбаясь, сообщил дядя Боря.

Он поднял с земли осколок кварца, сверкнувший на солнце, словно кусок сахара.

– Вот, смотри. – С этими словами дядя Боря бросил камень в сторону лежащих костей. К изумлению Скока, кварц не упал на землю, а словно завис в воздухе. Скок протер глаза. Камень висел над костями, подрагивая, словно ему не давал упасть мощный поток воздуха, шедший снизу. Непонятный звук вдруг прекратился, оборвался, словно певшим неожиданно зажали рты.

– Смотри на камень, – прошептал дядя Боря.

Скок, как завороженный, тупо уставился на парящий в воздухе кусок кварца. Вначале он ничего не узрел, но вскоре глаза стали различать едва заметные тени, кружащие вокруг него. Тени, словно синеватый табачный дымок, тонкими языками поднимались от земли кверху, переплетались между собой, кружились и внезапно пропадали. Звуки снова появились, только на этот раз они словно рождались в мозгу Скока. Он слышал едва различимый смех, точно крохотные серебряные колокольчики звенели где-то далеко-далеко, на краю радуги.

Неожиданно камень упал, и все сразу же прекратилось. Голоса исчезли, а мир снова наполнился шорохом трав и жужжанием насекомых.

– Все! – сказал дядя Боря. – Концерт по заявкам окончен.

– Что это было?

– То самое.

– Чего то самое?

– Я же говорил. Они тут гнездо свили. Духи, значится. Обитают в этом месте. Но, похоже, здесь и раньше люди бывали. И жертвы приносили. Поскольку костей тут, в траве, много больше, чем если бы только двадцать голов положили. Место, значится, особое. Духам тут раздолье.

Скок хотел посмеяться над болтовней дяди Бори, но только что виденное не давало повода для веселья. Как все объяснить? Он не знал и поэтому решительно повернулся и зашагал назад.

– Ты куда? – услышал Скок за спиной.

– Куда-куда… Да подальше от этой чертовщины!

Скок старался не вспоминать о посещении Долины Смерти, а вскоре и вовсе позабыл о странных событиях, объяснить которые он не мог. Только когда на глаза ему попадался дядя Боря, в памяти всплывал ясный жаркий день, смутная тишина и кусок искрящегося на солнце кварца, висящий в воздухе.

Наступил июнь. Погода стояла жаркая, а возле печи был и вовсе ад. Поэтому выходной бригада, в которой трудился Юрий Скоков, решила провести на природе. Оттянуться, что называется, по полной программе. Было решено закупить горячительные напитки, закуску и поехать на выработки, благо это место находилось совсем рядом с городом и было почти безлюдно.

Выработками назывались заброшенные песчаные карьеры, лежащие неподалеку от цементного завода. Карьеры давным-давно забросили, и посему их заполнила вода, а берега заросли кустарником. Извилистые протоки выводили на широкие плесы, непроходимые прибрежные кустарники, напоминавшие тропические мангровые джунгли, сменялись маленькими песчаными пляжиками, окруженными с двух сторон камышовыми зарослями. На выработках гнездились многочисленные водоплавающие, а также громадные камышовые луни, употреблявшие этих самых водоплавающих в пищу. В чистейших неглубоких водах, кроме многочисленной рыбьей мелочи, вроде окуней, чебаков и густеры, водились довольно крупные лини и щуки. Словом, для любителя рыбалки или, скажем, подводной охоты тут был рай!

Выработки начинались возле пригородного поселка под названием Ново-Савинка и тянулись на многие километры в разные стороны, ограниченные с одной стороны железнодорожной линией, а с другой – руслом реки Урал. Местные жители косили между протоками высокую сочную траву, ставили, где возможно, сети и плетенные из лозняка верши, именовавшиеся мордами, а по осени охотились на уток. Но обычно здесь царило полное безлюдье.