— Он хоть помнит, откуда взялся, где родился, чьё вино пил?

— Я его спрошу, — корректно ответил Плющ.

— Голгофа, говоришь, — откликнулся Пасько, — а какое отношение он имеет к христианству? Сейчас каждый, кому не лень…

— Пасько, Пасько, — загрустил Плющ, — я, конечно, понимаю, что Христос был хохол, но ведь только по папе…

Коренюк встал:

— Добре, Плющику. Ми зараз пiдемо разом з Пасько, бо вже темно, а iхати далеко. Ви тут пийте, iжте, тiльки хату не зпалить. А ранком побачимся. Всё. Вiтаю усiх.

— Стёпа, — засмеялся Плющ, — я же прирождённый украинец, так что со мной можно говорить по-русски, ничего страшного…

Второе Христианское кладбище давно стало мемориальным, и хоронить здесь давно не полагалось, но за последние годы оно так изменилось, что Плющ его не узнал. Новые роскошные памятники, золочёные и мраморные скульптуры, склепы, размером с однокомнатную квартиру… «Странно, — подумал Плющ, — если они так хорошо умирают, почему живут так плохо?»

На главной аллее, по дороге к часовне, висел красивый транспарант: «Уважаемые скорбящие! Помните, место погребения свято! Не бросайте на соседние могилы мусор и увядшие цветы! Администрация».

Плющ помнил направление к могиле отца, но номер участка забыл напрочь. Надо идти прямо, потом налево, потом ещё налево… или направо? Отыскать скромную плиту среди зарослей и роскошеств было немыслимо, и он, поплутав с полчаса, зашёл в контору.

За столом сидел мужик в телогрейке, ещё двое темнели по углам. При появлении Плюща мужик снял со стола бутылку, и обратил к посетителю лицо, исполненное почтительной скорби. Выслушав просьбу, мужик расслабился:

— Приходи, дед, завтра. Будет начальство. Книги надо поднять. Это обойдётся тебе гривен в семьсот. А я — я могу тебя только похоронить.

В углах рассмеялись.

— Большое спасибо, — приподнял шляпу Плющ.

— Не обижайся, батя. Все там будем. Выпей вина.

На третий день Плющ позвонил Лёне Пацу:

— Не могу я с этими бендеровцами. Определи меня куда-нибудь.

Была ещё одна причина съехать от Коренюка: Кизимов, лучший из оставшихся в Одессе, оказался полным алкоголиком. Это была большая угроза свободе и независимости — стоило, скажите, пожалуйста, выбираться сюда с таким трудом, чтобы таскать старого товарища за ноги по чужой мастерской…

— Я так и предполагал, — ответил Лёня. — Я сегодня же вывезу своих с дачи — холодно уже, нечего им там делать. Потерпите до завтра.

— …а давай, Лёня, не спешить, — попросил Плющ. — Сумка лёгкая.

— Давайте, — обрадовался Пац.

Они вышли из машины на пятнадцатой станции Люстдорфа, на небольшой площади, окружённой магазинами и маленьким базарчиком. Сезон окончился, и базарчик был пуст. Стоял пацан с вязкой мелкой вяленой ставридки, баба с кошёлкой, из которой торчали горлышки пластиковых бутылок.

— Домашнее вино, мальчики, — сказала она, — пробуйте. Чистая лидочка с изабелкой.

Плющ посмотрел на Лёню. Пац помотал головой.

— Дай попробовать, мамочка.

Тётка оглядела Плюща, налила в пластиковую крышку:

— Кушай, деточка.

— Кто ж так делает! Налей хоть полстакана, как тут распробуешь…

Тётка с готовностью достала стакан, на сто пятьдесят граммов, и плеснула полный.

— Две гривны.

Плющ залпом выпил вино, последний глоток выплюнул фонтанчиком. Достал двухгривенную бумажку, с шиком промокнул ею усы и подал продавщице:

— Совесть надо иметь, рыбонька.

Снял шляпу и крутанулся на месте.

— Пошли, Пац. А что, ты и вправду диетолог?

Лёня печально кивнул.

— Если на то пошло, пойдёмте в тот магазинчик. Тогда и я с вами выпью.

В магазине продавались куриные окорочка, мороженое и спиртные напитки. Серьёзный человек за прилавком молча кивнул в ответ на приветствие.

— Сделай нам, Рональд, два по как всегда, — сказал Лёня.

Рональд снова кивнул, поставил перед ними две стопки, наполнил их из нестандартной бутылки. Достал из холодильника упаковку крабовых палочек.

— Будем, — сказал Лёня и двумя пальчиками взял стопку.

— На здоровье, — сказал продавец.

Пока Лёня расплачивался, Плющ стоял на пороге и жмурился.

— Ну как?

— Нормально. Даже вкусно. А что это было?

— Это ворованный коньяк из Приднестровья. «Квинт». И стоит, между прочим, как ваша балованная «Лидочка».

Плющ усмехнулся:

— Так есть, оказывается, жизнь на Марсе. И с фаршем этим холодным, из минтая, ты классно придумал. А давай, Пац, постоим, покурим.

— Да курите, ради Бога.

Плющ презрительно выкатил нижнюю губу, сказал высоким голосом:

— Неужели Плющик будет стоять просто так, и курить, как поц. Ой, извини.

— Ничего, — сказал Лёня и нырнул в магазин.

— Понимаешь, Лёня, — сказал Плющ, принимая стопку, — у меня жизнь високосная.

— Это как?

— А сколько я ни проживу, это будет на один день больше. Такой подарок. Уж не знаю, за что.

«Как бы этот день не оказался сегодняшним, — подумал Лёня и внимательно посмотрел на Плюща. — Да нет, ничего, порозовел даже, повело немного, но это от солнца».

— Зайдёмте в магазин. Я вас представлю.

— Рональд, — торжественно сказал Пац. — Константин Дмитриевич будет захаживать в ближайшее время. Ему — как мне. О’кей?

— Говно вопрос, — кивнул Рональд.

— Это детская, — показывал Леня, — туда можно не заходить. Вот здесь, — он приоткрыл дверь, — вы будете спать, как белый человек. Кровать двуспальная. Тёлок водить можно, но только осторожно.

Плющ понимающе кивнул.

— А это гостиная. Диван. Телевизор. Книжек, правда, почти нет. Все дома.

— Я, Лёня, книжек не читаю, — горделиво сказал Плющ. — Там буковки маленькие. Лучше скажи мне, Пац, кто написал: «И беспамятство клюкою мне грозит из-за угла?»

Лёня пожал плечами:

— Наверное, Пушкин. А что?

— А то, что мне этого достаточно. Зачем мне книжки?..

«Надо же, трезвый совсем», — подивился Леня.

— Только, Константин Дмитриевич, пожалуйста, в спальне — не курить. Хорошо? А то ей потом занавески воняют.

— А она у тебя кто?

— Так… Экономист. Пошли дальше. Кухня. Газ умеете включать? Посуду найдёте, если что.

Лёня открыл холодильник. Плющ разглядел курицу в целлофане, палку колбасы, консервные банки, ещё что-то…