Владимир замолчал, соображая, как они будут жить и работать.

– Ну, ты, милый человек, на меня не серчай! – смягчившись, проговорила Авдотья. – Я власти не имею. Пойдём-ка лучше со мной в склад, подсоби казаны да струмент принести.

– Какие казаны? – подскочил непоседа Гоша Подгорный. – Может, мне помочь?

– Стой тут, – смерив его презрительным взглядом, усмехнулась та, – без тебя справимся.

Авдотья и Владимир вошли в склад. У Владимира голова кругом! Кругом мешки, бочки, ящики. Вон сколько еды, а их на маленьком пайке держат. Авдотья подошла в угол, указала на пол:

– Ружья-то отодвинь в сторону, казан с пола поднимай. Бери его, неси к выходу. Да смотри осторожно, не урони, он чугунный. Это вам по одному казану на бригаду. Передай его вон тому маленькому обрубышу. Эй! Как тебя? Гоша? Прими у него казан, Григорий! А ты, – опять к Владимиру, – со мной за вторым пошли.

Вернулись за вторым казаном. Владимир посмотрел по сторонам – нет казана. Авдотья его легонько за ушко пальчиками схватила, необычно ласково повернула голову влево:

– Вон туда смотри, вниз, под ноги. Вон лежит, видишь? Да убери ты эту бандуру в сторону. Так. Что, обессилел, бедненький? А вроде на вид стройный, как сохатый… – напевала рядом игривая супруга начальника заставы. – Нудыть твою, давай помогу! – и наклонилась перед Владимиром так, что в разрез кофты показались упругие, волнующие груди.

Володька – что дохлая курица. Рассудка лишился. Безотрывно смотрит в разрез кофточки, машет руками перед собой, будто хочет снять с себя бродни. Авдотья довольно смеётся журчащим ручейком, нарочито медленно играет плечами:

– Что же ты, мил молодец? Али совсем из сил выбился? Увидел что? А если бедро оголю, в обморок упадёшь?

Володька смутился, быстро потупил взгляд, наконец-то нащупал руками предмет, который оказался не чем иным, как пулемётом. Он за ручки, она за ствол: оттащили его в сторону, освободили казан.

– Ух, и тяжёлая железяка! – играя словами, воскликнула Авдотья, сбивая Володьку с мысли. – Привезли вот… сама не знаю для чего… лежит тутака в углу всю зиму.

Владимир её обману про себя усмехнулся: «Ну и врёт баба! Уж ей-то не знать, что у неё в складе лежит! Как будто я не знаю, что это и для чего. У нас в мельничном пруду в бочках два таких запечатано».

Авдотья его мысли не смогла прочитать, продолжила свою любовную забаву. Будто оступившись, легонько привалилась к Володьке, обвила талиновыми руками крепкие плечи парня, прижалась телом:

– Какой ты сильный! Ни разу такого парня не встречала. Откуда ты такой взялся?.. – сузила глаза, тяжело задышала. – Если встретимся где, приголубишь меня?

– Отчего же не приголубить? – подыгрывая ей, твердым голосом заверил он, одной рукой прижимая её к себе, другой отыскивая желанные формы.

– А ты смелый! Всегда такой? – загораясь, подрагивающим голосом шептала Авдотья.

– Да нет… только с тобой, – переступая границы, не думая о том, что делает, всё больше смелел Володька.

– Ну ладно! Ладно… Будет! А то доиграемся… Народ кругом… – собравшись с силами, отпрянула она. – Потом!

– Когда же потом? Уведут нас… не свидимся боле!

– Свидимся… тут недалеко. Я найду как! – пообещала она и, быстро приблизившись к лицу, поцеловала Владимира в губы.

Володька хотел прижать её к себе, но женщина вывернулась, опять засмеялась порывом ветерка:

– Всё, хватит! – Указала пальцем: – Бери казан, тащи на улицу, а то заподозрят!

Владимир подхватил казан, рванул на улицу. В голове пеньковая труха сыплется: «Эх, сорвалось! Однако никуда не денется. Обещала ведь…» А сам всё косится по сторонам, отмечая, где что лежит, истекает слюной: есть хочется больше, чем любить женщину. Что мужику после долгой дороги черпак каши да горсть сухарей? Так себе, на один жевок. Ещё лучше детей подкормить, совсем высохли ребятишки, измотались. Им бы сейчас наваристых щей! Вот тогда бы простуда сразу отступила! Недаром гласит народная поговорка: на голод да холод любая язва рада.

Вытащил Володька казан на улицу, передал Гоше. Тот едва удержал его в руках: тоже от голода ослаб. Прогоняя со щёк малиновую краску, томно поглядывая на Володьку, Авдотья подала плотницкий инструмент: две двухручные пилы и четыре топора.

– Это всё?! – в удивлении спросил Гоша.

– Всё, – спокойно ответила хозяйка склада, делая пометку карандашом на листе бумаги.

– На одну бригаду пила и два топора?! – не поверили парни.

– Да. Что положено по разнарядке, то и выдала, – закрывая склад на щеколду, спокойно подтвердила Авдотья и, ещё раз украдкой улыбнувшись Володьке, гордо выставив грудь вперёд, пошла к себе на кухню.

– Мужики… Да что ж это такое? – не веря глазам своим, холодно спрашивал Гоша. – Мало того, что продукты на сорок человек на одном плече унести можно… а тут ещё… одна пила да два топора на двадцать мужиков! Чем работать-то?!

– Командира… Командира давай! – послышались недовольные голоса.

Из часовни выскочил Агафьев, поправляя на поясе портупею с револьвером, крикнул:

– Что за шум? В чём причина?

– Дык вот, – робея перед начальством, осмелился заговорить Никифор Мельников. – Дали нам тут… продуктов – унести не можем! А пила да два топора на бригаду – это что, насмешка?

Тот понял, в чём дело, усмехнулся в кулак, надвинул на глаза брови:

– А вы что хотели? Что вам тут лосося в собственном соку подавать будут?! Или из коровьего вымя молоко в рот само потечёт? Так?

– Никто ничего не думал… – несмело залопотали мужики.

– А раз не думали, так ничего не спрашивайте! Мне указание поступило вам продукты выдавать с выработки, по норме. Я и так навстречу пошёл, дал со склада из неприкосновенных запасов, так сказать, в долг. А насчёт инструмента вообще разговора не было. Нет у меня пил и топоров!

– Как так нет? А работать-то чем?!

– Из дому надо было брать… – зло пошутил Ванька Бродников, довольно посматривая на своих новых товарищей по оружию. – У вас ведь, Мельниковых, инструменту много на мельнице! Почему не прихватили?

– Дык… указания не было, – робко оправдывался Никифор Иванович, с болью в сердце воспринимая слова своего врага.

– Указания не было… – насмешливо кривил губы Ванька, не зная, чем бы ещё уколоть, наконец-то нашёлся:

– А чужими руками поля пахать у вас указание было?

– Дык… ить… мы силком никого не гнали… люди сами соглашались…

– А ты знаешь, кулацкое отродье, как это называется? – чувствуя поддержку вооруженной охраны, прыгал вокруг Никифора Ванька. – Эксплуатация трудового народа! За это дело вас сюда и сослали. Без пилы и топоров. Будете теперь деревья на лежнёвку зубами грызть! – Захохотал: – Гы-гы-гы! А как норму не выполните, так и жрать нечего будет!