лежал у меня на лице, а я сама — в узкой щели между спинками передних и задним сиденьем на полу магмобиля. Шевельнуться не было никакой возможности. С одной стороны — не в багажнике, значит по прибытии с похитителя спросят за синяки и шишки, с другой, мог бы и на сиденьи оставить, все не на полу, как…

Магмобиль остановился мягко, но меня все равно мотнуло сначала вперед, а потом обратно, вжимая под сиденье. В бок уперлось что-то длинное и продолговатое. Насладиться новыми ощущениями мне не довелось — дверца над головой открылась, и «нянька» явилась за подопечной собственной персоной.

Эверн откинул покрывало с моего лица, кольнул взглядом. Сердце дернулось, вызвав на лице вампира ухмылку. Наверняка он слышит мой пульс как грохот, да и волосы. Из-за них все волнения и страхи, как на ладони. Вампир присел, потянул чуть тлеющую, но тут же полыхнувшую ярче прядь. Смотреть на него из того положения, в котором я находилась, было совсем неудобно, но глаза я видела. Свет от моих волос добавил тепла его взгляду, превратив алое в уютно-рыжеватый. Тем отвратительнее прозвучали слова:

— Терпеть не могу игрушки… Жадные до денег заносчивые пустоголовые фарфоровые болванки для платьев с одинаковыми лицами и мыслями. Ты дочь его любовницы, дамы Маард, но не его. Странная привязанность. Я этого не понимаю. Для главы безопаснее всего было бы сдать тебя обратно туда, откуда ты сбежала. Связываться со старыми темными семьями, так или иначе — игра по краю, а тут Холины фактически поставили на кон репутацию. Информация, конечно, не для всех, но слухи всегда просочатся. Заявленный поиск по крови всего лишь шум, а настоящее — награда за твою поимку. Очень привлекательная, даже с учетом того, кто ее предложил. Знаешь что-нибудь о рубиновых играх?

Странно было задавать вопросы той, кого он собственноручно лишил возможности отвечать, но Эверн и не ждал ответа, с легкостью читая мои эмоции по лицу, неровному биению пульса и волосам, конечно же.

— Раньше такие, как мы, так развлекались. Дольше всех — Драгулы, чем и привлекли внимание.

Кажется, Эверн улыбнулся. Глаза в острых ресницах чуть прищурились, от уголков лучами разбежалась морщинки, тонкие, как паутина.

А он не так молод, как кажется… Старше Лайэнца Феррато уж точно.

— Глава в некоторых вопросах наивен, как ребёнок, иначе не поручил бы тебя мне. Но это пройдет. Не так ли? Элена-а-ар…

Шепот обжег, будто раскаленной иглой царапнул. Миг — и вновь из-под колких ресниц сочится обманчиво уютный свет. Чуть сверху. Над макушкой. Никогда не смотрела никому в глаза вот так.

Эверн отпустил локон и тут же зарылся пальцами в ворох мерцающих волос, нечаянно, или нарочно, касаясь шеи. Поддел нить с бусиной.

Натянулось.

Глупо, глупо верить.

Осязаемо страшно.

— «Сернам», живой добыче, позволяли отбежать подальше, а затем подавали сигнал «гончим», спившимся на крови вампирам, которых «охотники» держали на поводках подчинения, и ослабляли привязку. Выследить, прижать, ждать, изнывая от жажды, когда «охотник» явится осмотреть добычу… Затем приказывали отпустить, — тихо продолжал говорить Эверн.

Коготь, шурша по нитке, по миллиметру вытаскивал мое сокровище наружу. Я чувствовала, как гранатовая сфера скользит между плотной тканью покрывала и кожей, отдаваясь ознобом во всем теле.

— Когда «серны», как они думали, снова прятались, «охотники» вступали в игру сами.

Это просто сквозняк. Это просто…

Дрогнула задетая камнем тесьма сорочки, и бусина оказалась в руке вампира. Он покачал ее между пальцев. Я не видела — знала. Я смотрела на него, а он — на мое сокровище.

— В самом начале гона на руку жертвам всегда повязывают шнурок с глухим рубиновым колокольчиком и чертят запирающую руну на горле, чтоб они не могли выпустить свой страх. У страха острый пряный запах, от него кружит голову… Сдержаться почти невозможно. Слаще всего пахли игрушки старших, попавшие в немилость или надоевшие. Мягкие, податливые, совершенно одуревшие от ужаса…

Он наклонился ниже, почти уткнувшись носом мне в волосы.

— А ты… ты пахнешь беззащитностью и чем-то теплым, это вкусно, но иначе, будто дом, которого я почти не помню. Этотвоя магия? — Эверн поднял голову и снова посмотрел. Разжал пальцы. Остывшее в его руке сокровище прохладной каплей упало в ямку между ключиц.

Я сглотнула.

Рука вампира легла на шею. На нитку пульса. Много-много рубиновых бусинок — поводок. Он знает о поводках все, а я моргнуть боюсь. Я — бабочка, наколотая на взгляд, как на булавку. Впрочем, какая из меня бабочка, так, кулек из покрывала, под которым на мне лишь ночная сорочка.

Подумала: странно, что не замерзла, и тут же сообразила, что заботливый похититель включил в магмобиле обогрев, хотя ему это, наверняка, доставляло значительный дискомфорт.

Мы провели в этом сарае или складе двое суток. Мне была предоставлена одежда, добротная и не маркая, сносное трехразовое питание, спальное место на заднем сиденьи магмобиля и закуток с удобствами в дальнем углу помещения. Места там было меньше, чем в кладовке. Хотя, какие кладовки в сарае.

Эверн, выговорившись, молчал. И не торопился никому меня сдавать. Напугал и успокоился? После монолога создалось впечатление, что он бывал как в числе «загонщиков», так и среди «гончих», тех, кого держали на поводке и приказывали. И тут я с гранатовой бусиной на шее как жертвенное подношение с бубенчиком, а ему меня беречь велели. Но даже зная о его присутствии, я его почти не замечала.

Заняться было совершенно нечем. Сарай я обошла еще в первый день. Познакомилась с крысой. Скормила ей корку взамен нечаянно развороченного гнезда под ведром с дырой, меня благодарно цапнули за палец. Итогом общения стало появление рядом «няньки» с недовольным лицом и полпузырька обеззараживающей настойки, вылитой на мою руку. Жалел, что не он куснул? Я спросила, но вместо ответа был лишь странный звук, вроде кашля или чиха, и то не сразу, потом, когда он снова где-то притаился.

Ночь проворочалась. Никак не могла уснуть от невозможности вытянуть ноги и опасения, что Эверн снова меня замотает, как праздничный кулек, и сдаст нанимателю. Или наниматель сам за мной явится.

Не случилось ни того, ни другого.

Утром я выбралась в закуток и к импровизированному столу из верстака. Забрала свой бутерброд и баклажку с водой. И кубик шоколада в золотистой фольге. Пару минут размышляла, не отдать ли его крысе, которая выжидательно блестела глазами, прикидываясь ножкой верстака, но пожадничала. Все же это мне заключение подсластили, а она здесь дома и кусается. Шоколад оказался горьким.

Глава 8