А затем для Носкова потянулись долгие дни ожидания приезда повелителя Персии. Тем временем сменивший Алексея Петровича Ермолова Паскевич нанёс иранским войскам поражение при Шамхоре, а 13/25 сентября одержал блестящую победу под Елизаветполем, за что полководцу довольный монарх пожаловал шпагу с алмазами. Теперь отношение к Носкову переменилось. Поскольку сам шахский сын часто, да ещё часами ласково разговаривал с «неверным», теперь многие из придворных стали наносить визиты представителю русского императора. Отныне Носков, несколько успокоившись, мог прогуливаться за городом и в окрестностях, посещая загородные дворцы и сады шаха. Фатх-Али-Шах прибыл в свою столицу только 2 ноября, но по настояниям придворных астрологов остановился в загородном дворце Негаристане, задержавшись там на 10 дней.

Оказавшись в Гюлистанском дворце, шах тут же осмотрел хрустальное чудо и был удивлён и поражён «при виде вещи, с давнего времени занимавшей его», но «превзошедшей всякие его ожидания». Среди изобилия похвал повелитель сказал придворным: «Поистине великолепная сия вещь есть лучшее украшение моего дворца; я уверен, что и китайский падишах не имеет у себя подобной редкости. Желательно бы знать, на каком ложе покоится сам император российский». Но если бы персидский шах узнал правду, то, без сомнения, весьма бы удивился.

Даже немецкий врач Мартин Мандт, в 1837 году впервые оказавшийся в спальне своей августейшей пациентки, императрицы Александры Феодоровны, был поражён. Сама комната выглядела квадратной, и потолки в ней были «такие же высокие, как в гостиной», а за «кристально чистыми зеркальными стёклами окон» виднелось красивое здание Адмиралтейства. Справа от двери стояла «огромных размеров императорская двуспальная кровать» без балдахина, зато роскошно отделанная бронзовыми украшениями. У её изголовья виднелась узкая походная металлическая кровать с простым волосяным матрасом, покрытым белой льняной простынёй и простым одеялом, а также с кожаной подушкой, набитой каким-то измельчённым наполнителем. Покрывалом же чересчур спартанского ложа русского самодержца служил поношенный, но тем не менее весьма красивый турецкий плед.[175]

В 1853 году ту же стоящую за ширмами простую железную кровать покрывало «белое тканьевое одеяло», а в головах лежала «сафьянная зелёная подушка».[176]

Даже великая княжна Ольга, средняя дочь Николая I, на склоне лет вспоминала, как её отец «любил спартанскую жизнь, спал на походной постели с тюфяком из соломы, не знал ни халатов, ни ночных туфель и по-настоящему ел только раз в день, запивая обед водой». «Он не был игроком, не курил, не пил, не любил даже охоты; его единственной страстью была военная служба», а любимой одеждой – мундир без эполет, протертый на локтях от работы за письменным столом. Приходя вечерами к жене, он кутался в старую военную шинель, которая была на нём еще в Варшаве и которой он до конца своих дней покрывал ноги, хотя был щепетильно чистоплотен и менял белье всякий раз, как переодевался. Можно было посчитать роскошью только «шелковые носки, к которым он привык с детства».[177]

Персидский шах вряд ли поверил бы такой скромности могущественного повелителя-соседа. В восторге от присланного ложа он повелел впредь называть аудиенц-залу с дивным русским подарком «Храмом хрустального престола» (Амарет-тахте Булур).[178]

Дабы выразить лично своё удовольствие, он дал аудиенцию Носкову 24 ноября, присовокупив к похвалам о сказочной прелести чудо-кровати, что «редкое это произведение может служить доказательством, до какой степени совершенства доведено в России искусство в отделке хрусталя. Потом долго расспрашивал о заводе, в котором она была делана, припоминая, что имеет уже многие прекрасные изделия его, в разное время от высочайшего двора ему дарованные», и под конец разговора прибавил: «Я не могу равнодушно взирать на все сии доказательства приязненного расположения ко мне императора российского, и с чувством глубокого сожаления представляю себе настоящие с ним мои отношения, против собственного моего желания между нами последовавшие».

На следующий день Носкову принесли подарки от повелителя Персии. Но помня о чести русского офицера, во время военных действий, он не принял присланные дары. Шах принял основательность отказа и в знак благоволения передал русскому дипломату другое пожалование – несколько сотен попавших в плен солдат.

7 декабря Носков откланялся Фатх-Али-Шаху и пустился в обратный путь. Исхудавшие ратники бодро кутались в новенькие дорожные тёплые одеяния. Теперь возвращающихся на родину россиян персияне встречали чрезвычайными почестями и знаками глубокого уважения. Однако подносимые подарки Носков неизменно отвергал.

Ненадолго задержал Носкова в Тавризе воинственный и недобро настроенный Аббас-Мирза. Русского дипломата чуть не арестовали прямо в английской миссии, где он остановился, но пришлось ограничиться приставленным безотлучным караулом. К счастью, вскоре распространились слухи о переходе через Араке военного отряда под командованием князя Мадатова. После двукратной не очень-то ласковой аудиенции, принцу Аббасу-Мирзе пришлось отпустить Носкова не только с пленными русскими солдатами, но и с караваном тифлисских купцов. Правда, двигались «путешественники» теперь не через Карабаг, а к Эривани. Там к покидавшим Персию россиянам присоединились задержанный курьер князя Меншикова и двое пленных солдат, бывших в услужении у коменданта крепости. А тут ещё обильный снег завалил дороги в горах. С чувством глубокой благодарности Провидению дипломат-разведчик Носков 12 февраля 1827 года пересёк границу.

Николай I был очень доволен как исполнительностью Носкова, так и его щепетильностью в отношении к чести русского офицера. Не оставил государь в забвении и освобождение из плена трёхсот солдат. Поэтому титулярный советник, удостоившись награждения орденом Св. Владимира IV степени и премией в 500 рублей, опять очутился на службе в Гвардейском генеральном штабе. Когда же в 1828 году, по заключении Туркманчайского мира с Персией, принц Хозрев-Мирза доставил в Северную Пальмиру среди прочих драгоценных вещей те, которые некогда не принял «чиновник Министерства иностранных дел», император дозволил поручику Носкову забрать тысячу туманов и подаренные шахом шали, а также разрешил «по уставлению» носить пожалованный восточным монархом орден Льва и Солнца.

Паскевич, умело командуя русскими войсками, 1/13 октября 1827 года после недолгой осады овладел Эриванью, за что удостоился награждения орденом Св. Георгия 2-й степени, а через полгода Николай I пожаловал герою графский титул и почётную приставку «Эриванский» к фамилии, причём император распорядился ещё выдать заслуженному военачальнику миллион ассигнациями из персидской контрибуции.[179]