Джейн не переставала задавать себе эти и другие вопросы. И горечь ревности разъедала ее сердце.

Уайатт увидел ее у пруда в саду с вышиванием в руках. Он быстро подошел к ней. Он был глубоко и страстно в нее влюблен. Она подняла голову и улыбнулась ему – ей нравилось его красивое лицо, его острый ум.

– Томас…

– Анна…

Он присел рядом.

– Не правда ли, Анна, как хорошо иногда побыть в одиночестве после этих утомительных дворцовых церемоний!

– Ты прав, я тоже так считаю.

Глаза ее были задумчивы. Он тоже задумался. Они оба вспоминали Хивер и Аллингтон в тихом Кенте.

– Мне бы хотелось сейчас оказаться там, – сказал он, даже не объясняя где – они так хорошо понимали друг друга, что иногда могли читать мысли.

– Сады в Хивере сейчас великолепны.

– В Аллингтоне тоже все цветет, Анна.

– Да, в Аллингтоне тоже.

Он придвинулся к ней поближе.

– Анна, давай вместе покинем двор. Поедем в Аллингтон и будем там жить…

– Как ты можешь так говорить, – возразила Анна. – Ведь ты женат!

– А! – Голос его был грустным. – Помнишь счастливые дни нашего детства в Хивере?

– Помню, – ответила Анна. – Однажды ты запер меня в подвале замка, и я чуть не умерла там со страха. Ты был жестоким мальчишкой, Томас!

– Я? Жестоким? По отношению к тебе? Никогда! Я был очень нежен к тебе, Анна. Почему мы не могли понять, что наше счастье в том, чтобы быть вместе.

– Думаю, потому, Томас, что молодые люди не бывают мудрыми. Только опыт дает возможность познать уроки жизни. Как жаль, что, приобретая опыт, мы часто теряем самое для нас дорогое!

Он взял ее за руку, но она вырвала ее.

– Пора возвращаться, – сказала она.

– Подожди… Я хотел бы, чтобы мы понимали друг друга!

– Ты женат!

– Но я несчастлив с женой, – возразил он. Однако Анна не приняла это возражение во внимание.

– Ты не имеешь права так со мной разговаривать, Томас.

– Значит, прощай счастье, Анна? Прощай навсегда?

– Если счастье – это наша с тобой семейная жизнь, то да.

– Ты обрекаешь меня на вечную тоску.

– Ты сам себя обрек на это, а не я!

– Но я был так молод…

– Да, ты был скороспелым мальчиком.

Он грустно улыбнулся, вспомнив свою юность. Да, он был очень способным ребенком. Его послали учиться в Кембридж, когда ему было двенадцать лет, а в семнадцать женили на Элизабет Брук, которую сочли подходящей для него невестой – она была дочерью лорда Гобхэма.

– Почему наши родители, желая нам добра, женят нас на тех, кого выбирают сами, а не кого выбираем мы? И почему этот их выбор приводит к несчастливому браку?

Анна сказала:

– Все вы мягкотелые. Все! – Глаза ее вспыхнули, когда она вспомнила Перси. Она любила Перси и потеряла его, потому что Перси был просто листок, гонимый ветром. Этот злодей кардинал, которого она ненавидела, огласил приговор, и Перси, будучи бесхребетным, согласился с ним. А теперь он будет жаловаться, что судьба не дала ему счастья, хотя сам не боролся за свое счастье. И Уайатт, который ей нравился и которого она могла бы полюбить, делает то же самое. Они подчинились воле родителей, они женились не на тех, кого выбрали сами, а на тех, кого выбрали для них родители. А теперь жалуются на свою судьбу!

– Меня никто не мог бы заставить! – сказала она. – Я сама выберу свой путь, и Бог мне в помощь. И что бы меня ни ожидало, жаловаться не буду.

– Как жаль, что я тогда не знал, что счастье мое – это Анна Болейн.

Она смягчилась.

– Но как ты мог это знать? Ведь тебе было всего семнадцать, а я была совсем маленькой девочкой…

– К тому же ты хотела выйти замуж за Перси.

– Ах, ты об этом! – Она покраснела, вспомнив все свои унижения, оскорбительные заявления кардинала. – Да, это не удалось, так же как и не удалась твоя женитьба, Томас, только по другой причине. Но я рада, что случилось именно так, а не иначе – я никогда бы не смогла любить труса!

Он вдруг повеселел. Он решил почитать ей стихи, которые недавно написал. Стихи были написаны о ней и для нее, поэтому она должна услышать их первой.

Она закрыла глаза и стала слушать. Стихи ей очень нравились, и ей стало грустно от того, что не сбылось. Там, в саду, на берегу пруда, она вдруг подумала, что судьба не слишком была к ней благожелательна. Она потеряла Перси, когда они только начали мечтать о счастливом будущем, а Уайатта – еще до того, как возникла надежда, что между ними может быть любовь.

Что ожидает ее в будущем? – спрашивала она себя. Любить, но жить одной? Это ее не устраивало.

Томас кончил читать и положил листок со стихотворением в карман. Лицо его раскраснелось – ему нравилось его стихотворение.

У него есть его поэзия, а что есть у меня? – думала Анна. Да, мы все понемногу пишем стихи, и это нас развлекает. Но это не значит для нас так много, как для Томаса. У него есть его стихи, а что есть у меня?

Уайатт наклонился к ней и сказал очень серьезно:

– Я всю жизнь буду помнить этот день, потому что ты почти призналась мне в любви!

– Иногда, – сказала ему Анна, – я думаю, что любовь не для меня.

– О, Анна, ты сегодня такая мрачная. Для кого же тогда любовь, если не для тех, кто больше всего ее заслуживает! Веселей, Анна! Жизнь – это не только печаль! Кто знает, может прийти день, и мы будем вместе!

Она покачала головой.

– Нет, Томас, у меня грустные предчувствия.

– Брось, ты и грусть несовместимы. – Он вскочил на ноги и протянул ей руки. Она взяла их, и он помог ей подняться. Он не отпускал ее рук. Его губы приблизились к ее губам. Она чувствовала, что ее тянет к нему. Но вдруг перед ней возник образ ее сестры, образ Марии, такой легкомысленной, непостоянной, жаждущей любовных услад. Она отступила от Томаса. Он отпустил ее руки, и она опустила их. Но он дотронулся до брелка, усыпанного драгоценностями, который свисал из ее кармана на золотой цепочке. Он взял его в руку и засмеялся:

– Память об этом дне, когда ты почти призналась мне в любви, Анна!

– Верни брелок! – потребовала она.

– Ни за что! Я буду хранить его, и когда мне будет очень грустно, достану, буду смотреть на него и вспоминать об этом прекрасном времени, когда я стащил его у тебя, а ты почти призналась мне в любви.

– Это все глупости. Я не хочу терять этот брелок.

– Ничего не поделаешь, Анна. Ты его уже потеряла. Это славная вещь. Она внушает мне надежду. Когда я взгрустну, я выну этот брелок, посмотрю на него, и мне сразу станет ясно, что мне есть для чего жить.