Эдам теперь в своих карточках к цветам стал многословнее. Он постоянно придумывал, как выразить свою любовь к Дайан, но, кажется, так и не остался доволен ни одним вариантом.

Дайан с интересом начала искать карточку. Она сама уже и не могла представить, как еще можно выразить чувства, переполнявшие их.

«Прекрасные цветы — прекрасной женщине», — гласила записка.

— Повторяешься, — сказала Дайан, даже не оборачиваясь на звук открываемой двери.

Эдам после спектакля всегда приходил в гримерную Дайан. Это стало еще одной традицией в их отношениях.

— Ты говоришь о записке или о том, что я пришел? — спросил с улыбкой Эдам.

— О записке. Я никогда не буду против того, чтобы ты приходил.

— Я считаю, что не грех и повториться. А хочешь сказать, что тебя не заинтриговала эта записка?

— Конечно, заинтриговала! Но я теперь каждый раз после спектакля гадала, что же ты еще мне напишешь.

— Так ты разочарована?!

— В некоторой степени. — В глазах Дайан горели озорные огоньки.

— А вот это легче всего исправить.

Эдам начал приближаться к ней, и Дайан сразу же поняла по его глазам, какие у него намерения.

— А вот этого сейчас не будет!

— Вам, леди, бежать некуда.

Эдам широко расставил руки. В маленькой гримерной Дайан стало еще теснее, когда он туда вошел, так что теперь ей действительно некуда было бежать.

— Поехали домой? — спросила она, обвивая своими тонкими руками его сильную шею.

— А так ли нужно куда-то ехать? — Эдам нежно прикоснулся губами к ее щекам, векам и губам. — Ты сегодня была великолепна! Я решил, что сегодня я тебе не буду писать записок. Я по-другому покажу тебе свою любовь.

— Эдам! Не делай этого! Только не здесь! Ты же знаешь, что я не могу сказать нет.

Голос Дайан дрожал от охватившего ее напряжения. Руки Эдама легко скользили по ее спине, расстегивая молнию на платье. Оно упало к ногам Дайан, будто белый лепесток лилии.

— Эдам! Мы не должны делать этого в театре!

Дайан из последних сил пыталась не отвечать на ласки, но слишком настойчивы и требовательны были его руки и губы. Она сама не поняла, как ее пальцы принялись расстегивать пуговицы на рубашке Эдама.

— Я люблю тебя! — тихо прошептал он, перебирая отливающие золотом и медью густые локоны Дайан.

Они сбросили одежду. Их руки и губы исполняли сумасшедший танец страсти и молодости. Эдам обвил руками Дайан свою шею и опустил руки на ее бедра. Он крепко прижал к себе любимую и приподнял ее над полом. Дайан скрестила ноги на его талии. С тихим стоном Эдам вонзился в ее зовущую плоть.

— Эдам Хоули! Я запрещаю тебе приходить в мою гримерную!

— Тебе не понравилось мое признание в любви? — Он аккуратно укусил ее за ушко.

— Не кусайся! Понравилось, но я бы предпочла, чтобы ты продемонстрировал силу своей любви дома. — Дайан нежно поцеловала его в щеку. — Думаю, нам все же следует одеться.

— Трудно с тобой не согласиться.

Они принялись разбирать валявшуюся на полу одежду.

— А еще я думаю, — продолжила Дайан, — что нам следует пробираться к машине через черный ход. Потому что твой костюм ужасно измят.

— Ты всегда оказываешься права? — Эдам притянул к себе Дайан и поцеловал ее в нос.

Она весело рассмеялась.

— Иногда мне кажется, что я тебя гораздо старше! Ты ведешь себя, как влюбленный юноша!

— А ты бы предпочла, чтобы я вел себя, как дядя Ингрид?

— О нет! Надеюсь, что ты будешь примерным старичком. По крайней мере, настолько, чтобы твоей родне не пришлось постоянно разыскивать для тебя новых девиц.

— Ты — единственная девица, которая мне нужна!

— Да! Раз уж мы вспомнили про Ингрид. Я разговаривала недавно с Эмили Брук, она говорит, будто читала в какой-то газете, что ты собираешься продюсировать новый спектакль Колфилда. Я ей сразу сказала, что это просто глупость.

— Гм. — Эдам был явно смущен. — Я как раз сегодня собирался поговорить с тобой об этом.

— Я слушаю тебя, и, заметь, очень внимательно. — Дайан чувствовала, что начинает сердиться.

— Ты должна меня понять. Недавно Итен позвонил и просто слезно умолял стать продюсером его постановки пьесы молодого американского автора Джорджа Эпсона. Ты должна была про него слышать.

— Можешь не смотреть на меня честным взглядом. Я никогда не слышала об этом авторе, поэтому не могу знать, насколько хороша его пьеса.

— Так вот, Итен сказал, что согласен на все мои условия, что играть будут действительно замечательные актеры, что он простился со Сью. И я подумал, что мы могли бы вернуться в Нью-Йорк. Ты бы, конечно, играла главную роль. Итен, когда не мается дурью, очень хорош как режиссер. Я думаю, спектакль получится просто замечательным.

— Эдам, позволь еще один вопрос.

— Для тебя — все, что угодно! — Он чувствовал, что Дайан начинает закипать, поэтому пытался как-то снять напряжение.

— Как давно звонил тебе Итен?

— Три недели назад.

— Когда ты согласился?

— Через три дня он перезвонил.

— Ты давал интервью, о котором мне говорила Эмили?

— Да.

— А сказать мне сразу же нельзя было?

— Понимаешь, я не знал, как ты к этому отнесешься.

— Ты думаешь, что три недели могут что-то изменить?

— Нет. Да. Дайан, я боялся разрушить то, что между нами возникло! Но я не мог отказать Итену. Все же мы с ним столько лет работаем вместе. Я даже могу назвать его своим другом…

— Тебя уже не волнует, что твой друг собирался подложить меня под тебя, лишь бы его любовница играла Офелию?

— Дайан, пойми, прошло время. Мы теперь вместе, ты любишь меня. Потом, ты бы никогда не сделала этого. Дайан, милая, я хочу вернуться в Америку. Я здесь чужой. Ты конечно же останешься, если захочешь. Я понимаю, что не имею права требовать, чтобы ты ехала со мной.

— Почему ты не хочешь остаться в Лондоне?

— Потому что я здесь чужой. Я не понимаю этих людей, а они не понимают меня. Мы думаем по-разному! Ты ведь тоже хотела бы вернуться. И вот теперь у нас есть шанс. Тем более что спектакль должен получиться.

— Эдам, ты мог хотя бы посоветоваться со мной.

— Я хотел, но боялся. Я, наверное, дурак.

— Не наверное, а точно, — сердито сказала Дайан. — Из-за тебя я уже так долго морочу головы многим замечательным людям, которые хотели бы видеть меня в своих театрах. Когда ты хотел ехать?