— А вы пользовались тампонами?

— Нет, в то время анализы ДНК не проводились, не то что теперь.

— Она настаивала на обвинении?

— Да. Утверждала, что этот малый пытался ее задушить, но она сопротивлялась и смогла убежать.

— Когда она призналась, что это был ее сын?

— Я не уверен. Честно говоря, никто из нас ею особо не интересовался. Ведь с ней проблем — вагон и маленькая тележка. Потом с ней встретилась одна наша служащая из группы по случаям с изнасилованием. Она вернулась и передала, что Даффи решила отказаться от обвинений и готова изменить свои показания. Когда мы зашли в камеру, Даффи заахала, заахала и повторяла, что она ошиблась. Это был не клиент, а ее родной сын, и она не желала портить ему жизнь.

Лангтон, взмахнув рукой, перебил его:

— По-вашему, когда на нее напали, она не знала, что это ее сын? Она лишь потом обнаружила это?

— Трудно сказать. Вероятно. У них в доме был полный набор старых шлюх. Одна другой хуже. Настоящий хлам. Они жили на Шаллкотт-стрит, 12. Не место, а чертова дыра. Бесконечные драки и мордобой, «Скорая помощь» там каждый день дежурила.

Лангтон попытался переменить тему:

— А когда у вас в полиции снова всплыло имя Энтони Даффи?

Грин поджал губы. Он взял маленький блокнот с краткими записями и перелистал его страницы.

— Вы должны помнить, я работал в полиции нравов, а не в отряде убийств. А, ну вот, нашел. Точной даты у меня нет, но, возможно, это случилось пятнадцать или двадцать лет назад. На какой-то глухой пустоши. Туда сваливали ржавые машины, холодильники и прочую утварь, и городской совет распорядился очистить территорию. Там и нашли труп Лилиан. О ее исчезновении даже не докладывали. На место прибыли сотрудники отдела убийств и установили, что она давно мертва. По меньшей мере полгода. Я видел снимки в морге, когда меня вызвали. Страшно было смотреть, как над ней потрудились собаки и лисы. До сих пор жуть берет. Ее задушили колготками, а руки связали за спиной ее лифчиком. После прибыла полиция нравов, и в газетах появились заметки. Возбудили дело по обвинению в насильственной гибели. По-моему, Барри Сауфвуд постарался и раздобыл кое-какие подробности. А затем я услышал, что они арестовали ее сына, Энтони Даффи.

— Вы его видели?

— Нет, не видел. Одна из девушек сказала — не верится, что у потаскушки вроде Лилиан мог быть такой красивый сын. Одет с иголочки, воспитан, ни разу голоса не повысил — так мне говорили. Он тогда, кажется, учился в колледже. Ну так вот, его допросили и отпустили, не предъявив никаких обвинений.

— А еще что-нибудь было?

Грин пожал плечами.

— Нет, ничего. Впрочем, я потом выпил несколько пинт с полицейским, который его тогда арестовал. И он признался — они все считали, что Даффи мог ее убить.

— Почему мог? Что вы имеете в виду?

— Да потому, что он себя странно вел. И было в нем что-то зловещее. Ни слез его никто не видел, ни сожалений не слышал, вообще никаких эмоций.

— Значит, в полиции ему не поверили. И у них возникли подозрения. Отчего же его освободили? У него было алиби?

— Не знаю. Возможно. Послушайте, она умерла столько лет назад. Свидетелей не нашлось, оружия там не было. А девушки, которые ее видели, давным-давно разъехались. Они и в то время ничего не помнили — не смогли ответить, куда она отправилась и с кем. Повторяю: о ее исчезновении даже не доложили.

Лангтон искоса взглянул на Анну.

— Вы хотите о чем-то спросить?

Она замялась.

— Вы можете вспомнить имена других женщин, живших в ее доме? — Анна открыла блокнот.

— Какая-то немыслимая просьба. — Грин озадаченно почесал голову.

— Если я назову несколько имен, вы сумеете узнать среди них знакомое?

— Разумеется. Но это было так давно. И многие из них, вероятно, уже в могиле.

Лангтон кивнул ей.

— Мэри Тереса Бут, — начала Анна.

Грин покачал головой. Она продолжила перечислять список жертв. Он откликнулся на имя Мэри Мерфи, опять покачал головой, когда она назвала Берил Виллиерс и Сандру Дональдсон, но, услыхав о Кэтлин Кииган, немного заколебался.

— По-моему, она жила в этом доме. Что-то очень знакомое.

— А Барбара Уиттл?

— Да, тоже звучит знакомо. — Грин не стал утверждать, будто две эти женщины жили в доме на Шаллкотт-стрит, и лишь заявил, что он о них где-то слышал: «Девки там были разные, на любой вкус и всех возрастов. А с ними целый выводок ребятишек. Их никто не воспитывал, и они росли, как трава. Понятно, что социальные службы их опекали и бывали там не реже „Скорой помощи“».

Дом снесли, а значит, им еще предстояли долгие настойчивые поиски старых документов. Снова придется спрашивать, помнит ли кто-нибудь фамилии Кииган и Уиттл, и выяснять, жила ли хоть одна из жертв на Шаллкотт-стрит, 12.

* * *

Лангтон спустился по ступенькам бара с двумя чашками и поставил их на столик кафе. Он достал из пачки сигарету и закурил.

— Сколько я вам должна? — осведомилась Анна.

— За все плачу я.

Лангтон вынул из кармана свой мобильный телефон и начал набирать номера. Он отошел к двери, и Анна наблюдала за ним через стеклянную перегородку. Говорил он коротко, был сосредоточен, не улыбался и успел позвонить раз пять-шесть. «А ведь он очень хорош собой, — подумала она. — Правда, нос у него слишком тонкий и крючковатый, но глаза большие, выразительные, а руки сильные и с длинными пальцами. Темная тень у него на подбородке при свете отливает голубизной, и это одновременно притягивает и отталкивает. К тому же для полицейского он совсем неплохо одевается. Приехал сюда в современном стильном костюме и подобрал к нему в тон ботинки…» Она торопливо обернулась и поглядела в окно, заметив, что он возвращается к столику.

Лангтон выпил остывший кофе и передвинулся на стуле.

— Вы хорошо поработали, Трэвис, перечислив всех жертв. Удачно придумано.

— Спасибо.

Он ослабил узел галстука.

— Раньше мы или стояли на месте, или пятились назад. Но сегодня нам, по-моему, удалось сделать небольшой шаг вперед. А вы что думаете?

Она глубоко вздохнула.

— Я думаю, если он и есть наш убийца, в детстве в доме на Шаллкотт-стрит, с ним что-то случилось. Вы помните рассказ миссис Морган, как он визжал и плакал, когда мать хотела увезти его домой? Трагическая сцена! А история с кошкой показывает, до чего он был запуган с четырех до восьми лет. Ведь для ребенка, жившего в чертовой дыре, четыре года — это долгое время, просто огромный срок. Тогда и сформировался его характер, но, конечно, если он и есть наш убийца, — повторила она.

Лангтон что-то тихонько пробормотал, и Анна не смогла уловить ни слова.