– И как его поправили? – спросила Сентябрь. – Кто поправил?

Парик пожал изящными пушистыми плечами.

– Давно это было, в моих книгах про это ничего нет. Битвы, конечно были, жестокие и беспощадные, но феи с эльфами только закусывали свои лапы и проматывали время к концу битвы, к окончанию войны. Они стояли на поле битвы, все еще свежие, веселые, а лунный народ валялся бездыханный, измученный, скрюченный артритом. Никто из защитников не мог замедлить время – королевские пфизики говорили, что это невозможно. Парики же пришли на Луну позже, когда феи и эльфы уже исчезли, и кому-то надо было подвести итоги, прибраться, сделать заключения, рассудить споры. Остались только самые молодые гарпии, сатиры, веркарибу и их близкие. Никто не говорил о том, что случилось, а лапу йети в Терпении с гиканьем стащили с пьедестала веревками.

– Но при чем тогда здесь Сайдерскин, если все уже хорошо?

На этот раз заговорил От-А-до-Л, раздувая круглые ноздри:

– Сайдерскин хочет быть королем Луны, Сентябрь. Он хочет, чтобы мы немедленно очистили территорию и оставили его одного среди холода и снега. После всего, что было, йети тоже постарели, их стало меньше. Я видел картину в Изменчивом Музее одного города, на которой множество йети клялись умереть за свою лапу. И все из-за того, что один из них, всего один, попался в силки! Лапа исчезла, и все обитатели Луны договорились между собой, что не будут ее искать, что, на мой взгляд, свидетельствует о их благородстве, а на твой? Я думаю, что кто-нибудь мог найти лапу и воспользоваться ею. Но все равно Сайдерскин ненавидит всех и трясет Луну, чтобы стрясти нас с нее. Все, чего он хочет, – это залезть на вершину Пышного Платья, грызть камни и править пустотой. А если он чего захочет, то сможет! Он частенько напоминает о своем присутствии! Гарпии говорят, что в заморском городе Мохи он засадил ножницы для разделки птицы по самые кольца в луг, который его и пальцем не тронул. Луна трещала и тряслась неделю! Он настолько быстрее нас, Сентябрь! Да еще эти его лапы! В любой момент он, а не мы может смотать время как нить и оставить нас всех истекать нашими жизнями. Народ уже начал разъезжаться. Ты представить себе не можешь, что такое полная Луна! Альманах уже наполовину пуст, в Титоне остались только кузнечики, а Сефариал уже покинули почти все старатели и балерины. А если он дотрясет Луну до того, что она совсем развалится? Тогда осколки посыплются на Волшебную Страну, и добрая часть всего живого погибнет.

– Внутри раковины мы в безопасности, – прошептал Алфавитарий, – но Сапфировым Стетоскопом он услышит любого где угодно на Луне. Даже наши сны. Мы не умеем прятаться или планировать, он в момент поймет, чего мы больше всего боимся. Я не знаю, каким недобрым колючим ветром занесло сюда эту коробку. Сюда, где он может мигом ее выкрасть! Нельзя ее здесь оставлять, это не обсуждается.

От-А-до-Л переступил с одной ноги на другую.

– Ты даже не представляешь, – сказал он, – сколько странных предметов припрятано на Луне. Здесь – как в хранилище банка, только народ тащил сюда не деньги, а запасную магию, чтобы сохранить ее и приумножить. Такой беспорядок. Жаль, что они не убрали за собой, когда съезжали.

– Кто – они? – уточнила Сентябрь.

– Феи и эльфы, кто же еще? Кто ж еще захочет иметь блестящую синюю игрушку, которая позволяет расслышать каждый шепот? Любой виверн предпочтет уединение! Сайдерскин давно привык пугать все, что под руку попадется. С ним повсюду ходит огромная косматая собака, которая может найти что угодно. Ножницы для разделки птицы он откопал в пещере под Морем Одинокой Рыбы – и когда Одинокая Рыба пыталась сказать ему, чтобы он занимался своими делами, собака откусила ей хвост и трижды обмотала ее голову веревкой. Он забросил Одинокую Рыбу как мячик почти до самой Волшебной Страны. Бедной Одинокой пришлось целый месяц плыть вверх по течению, обдирая бока в кровь о камни.

– Он задумал что-то ужасное, попомните, – сказал Парик. – Как только соберет все волшебные обломки.

– Тогда единственный способ его остановить – сделать так, чтобы он больше ничего не нашел… – сказала Сентябрь.

– Ну, сделай одолжение, юная леди, попробуй, – вздохнул Алфавитарий. – Ум йети подобен воде – течет так быстро и так глубоко, что никто не в силах за ним угнаться, не говоря уже о том, чтобы понырять в нем и разузнать, что на дне. Но это все введения да предисловия, а суть в том, что я не приму от тебя этот грязный шпионский Стетоскоп, который так нужен йети. Я не позволю ему напялить меня на его противную в ледяных катышках голову, нет, мэм, благодарю покорно!

– Осмелюсь предположить, что ваша Библиотека продержится против йети дольше, чем я.

Сердце Сентябрь упало и покатилось, ворча и жалуясь самому себе, наткнулось на ребра и разбередило их. Она всего-то и хотела, что сбежать вместе с От-А-до-Л и поплавать в алом море, глазея на звезды. Это же не ее Луна. Она хотела забраться в Арустук и укатить назад, прямо в Волшебную Страну, где ей по крайней мере казалось, что она хоть что-нибудь в чем-нибудь понимает. Она хотела снова отведать тыквенного пирога в Осенних Провинциях. Хотела пропустить все сложное и перейти сразу к приятному, когда все искрится и поет. Она не хотела быть Волшебным Рыцарем или Волшебным Епископом. Она хотела быть феей и жить только в те моменты жизни, которые бы ей нравились. Однако другая часть ее хотела с топотом погнаться за Лунным Йети и всыпать ему. Чтобы сохранить странную и прекрасную Луну, не дать растрясти ее на кусочки, не дать ей упасть на Волшебную Страну. Встать против Сайдерскина и посмотреть ему прямо в глаза, как она стояла против Маркизы и своей тени. Беда с этим противостоянием. Как только начнешь, так уже не остановиться.

Парик прищурился – если, конечно, парики вообще умеют это делать. Его черные розочки плотно захлопнулись, белые усы надулись. Сентябрь оглядела свой черный шелковый наряд. Каждый видел в ней Преступника – и все из-за ее костюма. Но в этом и заключается цель всякого наряда, предположила она. Одежда – это история, которую ты хочешь рассказать о себе, и каждый день – разную. Даже те парни, которые носили только простые комбинезоны и никогда не причесывались, зато знали о породах скота больше, чем о моде, – и те рассказывали свою историю: «Я – человек, который ничего не знает и знать не хочет о моде, потому что о таких вещах и не стоит ничего знать, а тем более беспокоиться о них». Сентябрь не выбирала своей истории. Она вроде бы и одежду не выбирала. Она могла бы визжать и пинаться, чтобы не дать надеть это на себя. Она могла бы плюнуть в лицо Синему Ветру – и той это могло бы понравиться! Но даже если тогда она ничего не выбирала, она может выбирать сейчас, если уж выбирать так важно. Сентябрь была почти уверена, что сейчас это важно.

– Мне кажется, я должна пойти и повидаться с йети, – сказала она так громко, как только смогла. Очень важно объявить о своих намерениях максимально громко, подумала она, иначе твои намерения могут подумать, что ты их стыдишься. – Я же Профессиональный Революционер, в конце концов.

– Я бы скорее назвал тебя прогульщицей, Сентябрь, – насмешливо сказал Парик. – Если я правильно понимаю твой наряд, а я всегда понимаю правильно, поскольку прочитал все книги по геральдике и королевских кодексах, какие только есть в моем каталоге, ты – Преступник.