– Ладно, Ероха. Не уходи никуда. Раз она говорит, что в тепле подождешь, то ты уж лучше со мной иди.

Некоторая заторможенность Ерохи объяснялась просто. Он ждал реакции друга. Михайла явно что-то знал и об этой бабе, и о том, куда они идут, но почему-то предпочел пассивное соглашательство активному действию. Уж он-то, во всяком случае, был куда больше Ерохи осведомлен обо всех обстоятельствах сегодняшнего происшествия. Потому-то Ероха, внимательно наблюдая за Михайлой, вел себя в точности как он. Валентин же, стараясь потянуть, насколько это возможно, время, просто просчитывал в уме возможные варианты.

Ведь о том, что Валентин уйдет сегодня с пира около восьми часов, и уйдет один, знал не только князь Черкасский, но и эта баба, назначившая ему свидание. Так что быть причастным к покушению мог не только Черкасский, но и она. С другой стороны… Если она или стоящие за ней люди организовали покушение, то почему она ждала его в назначенном месте? Зачем ждать того, кто должен быть убит по твоему приказу? А может… Может, ее уже успели известить, что покушение на Валентина сорвалось и необходимо все-таки добить клиента? Что может быть лучше в такой ситуации, как заманить его в ловушку? Но кто успел сообщить ей о том, что покушение сорвалось? Одного из убийц Валентин прикончил. Второй? Но из сада он не выходил. Однако он мог выйти из дворца, а не через сад. Она сама говорила, что ходила к главному входу во дворец. Убийца все же был в таком состоянии, что стража наверняка остановила бы его. Нет. Вряд ли он покинул дворец. Всего безопасней для него – спрятаться внутри дворца, в одном из покоев. Тогда кто же предупредил эту бабу?

И тут Валентин понял свою ошибку. До сих пор он рассуждал, подозревая либо Черкасского, либо бабу. А что, если они действовали совместно? Тогда все сходится. Черкасский вышел через сад, предупредил ее, что покушение провалилось, и она побежала встречать Валентина в условленном месте. И встретила, кстати, не в начале второй улицы, как говорилось в ее послании, а прямо у ограды дворцового сада.

С третьей стороны… Что, если баба эта не имеет к покушению никакого отношения, а просто все так совпало? Черкасский случайно узнал, что Валентин сегодня покинет царский пир и отправится на свидание к женщине. Прекрасный случай, чтобы подготовить засаду. На всякий случай Черкасский сбегает с пира вслед за Валентином и ждет дома донесения об успешном выполнении его задания. Баба же эта действительно послана незнакомкой в мехах, и Валентина сегодня ожидает ночь страстной любви. Возможно? Возможно. И отказываться от такой возможности Валентину страсть как не хотелось.

Рассуждая таким образом и взвешивая варианты и возможности, Валентин так и не успел прийти хоть к какому-то выводу, когда баба-«матрешка» вдруг объявила:

– Пришли, однако, уже. Говорила же – идти недалече.

Они остановились перед небольшим с фасада домиком, выглядевшим в неверном свете фонаря, висевшего на углу, как резная, сложной затейливой формы шкатулка. К дому примыкал длинный забор, огораживающий участок. В заборе имелась калитка, но провожатая подвела их к самому дому, к красному крыльцу. Окна в доме были темны, и лишь сквозь одно из них вроде бы пробивался слабый красноватый отблеск.

От неизвестности, от нехороших мыслей у Валентина по спине пробежала мелкая дрожь. «Не дрейфь! – подбодрил он сам себя. – Ероха с тобой, у нас два кинжала и недурная школа, пройденная у дона Альбы и Силкиного бати. Еще посмотрим, чья возьмет. Четверых-то мы точно уложим, а их там вряд ли больше. Ведь того, что со мной будет еще и Ероха, они никак не могли ожидать». Баба поднялась на крыльцо, звякнула ключом о замок и уверенно потянула на себя отпертую ею дверь. В проеме, кроме темноты, ничего не было видно.

– Милости просим! – пригласила она. – Ну… Идите же!

Валентин в два прыжка взлетел на крыльцо, обхватил бабу-«матрешку» одной рукой поперек необхватного туловища и, неожиданно легко оторвав ее от пола, прижал к себе. Второй рукой он выхватил из ножен кинжал и, выставив его вперед, прикрывшись бабой, шагнул в темноту. Ерохе и секунды не потребовалось, чтобы понять маневр товарища, поэтому в доме он был одновременно с ним и, обнажив свой кинжал, прикрывал Валентина справа.

От столь неожиданного поведения гостей баба вначале взвизгнула, но, будучи, судя по всему, особой неглупой, тут же сообразила, что гости опасаются ловушки. В таком веселом месте, как Александровская слобода, где народ живет все больше лихой и отвязный, это не так уж и глупо. И во всяком случае, совсем не смешно. Поэтому, перестав брыкать ногами в воздухе, она спокойно сказала:

– Дверь закройте входную, прихожую всю выстудите. И на пол, сударь, будь добр, поставь меня. Я свет зажгу. А чтобы не убежала, можешь меня за ворот тулупа держать.

После этих слов Валентин, устыдившись собственного малодушия, выпустил «матрешку» из объятий, но кинжала в ножны не спрятал на всякий случай. Ероха, захлопнув ногой дверь, встал плечом к плечу с товарищем, готовый ко всяким неожиданностям.

Ко всяким, но только не к такой. Запалив светильники, «матрешка» сбросила с себя тулуп, толстый пуховый плат и, сняв, как листы с капусты, одну за другой три душегрейки, превратилась в прекраснейшую женщину лет двадцати пяти от роду. И даже пухлые чувственные губки у нее оказались накрашены, и большие выразительные глазки умело подведены. А уж румянец на щеках у нее горел естественный, от мороза. Ероха от такого чудного преображения даже рот раскрыл. Нет, все-таки она была чуть полновата, но это даже и к лучшему. Не любил Ероха поджарых баб, таких как несчастная Юлька-гимнастка.

– Пойдем, сударь. Хозяйка уж заждалась, – молвила женщина. – Да спрячьте вы свои кинжалы. В доме, кроме хозяйки и меня, никого нет.

Она заперла входную дверь, взяла в руки светильник и вышла из прихожей. Валентин, как околдованный, послушно последовал за ней, за Валентином – Ероха. Так гуськом они изрядно попутешествовали по дому (дом, несмотря на игрушечный фасад, оказался немаленьким). Наконец остановившись перед одной из дверей, она сказала:

– Здесь. Иди, сударь. А человек твой тебя со мной подождет. Мы рядом будем.

Окончания фразы Валентин уже не расслышал из-за того, что сердце его вдруг застучало, как отбойный молоток, и кровь ударила в голову. Он открыл дверь и шагнул в комнату. В золотистой полутьме возле пузатой печи, в открытом зеве которой с полена на полено перебегали язычки оранжево-красного пламени, на низком широком топчане, покрытом меховой полстью, лежала та самая незнакомка. То ли от печи, то ли от меха ей стало жарко так, что, сбросив с себя меховое покрывало, она лежала абсолютно обнаженной, а ее матово-белая кожа отсвечивала золотистыми отблесками пламени.

– Ох и умеешь ты помучить женщину, Михайла, – усмехнувшись, произнесла она. – Никого бы не ждала столько, а вот тебя, видишь, жду.

Этот нежный, звучащий серебряными переливами голос вывел Валентина из нахлынувшего на него оцепенения, и он бешено принялся рвать с себя одежду. «Матрешка» прикрыла за ним дверь и шепнула Ерохе:

– Пойдем вниз. Как раз под ними будем. Так что, если господин твой позовет тебя, услышишь сразу.