Приказ Потемкина о приостановке перекочевки Суворов получил 2 августа одновременно с известием «о весьма сильных бунтах». «Я сию минуту выступаю, — уведомил он атамана донцов Иловайского. — Бога ради, елико можно, Ваше Превосходительство, поспешайте с толикими людьми, сколько ныне при Вас в собрании есть, к Кагальницкой мельнице войска подкрепить и оные спасти».

Мятежники внезапно напали на охранение и перебили его большую часть. Уйти удалось лишь казакам. В междоусобной схватке пострадали и мирные ногайцы, многие из которых погибли. Видный предводитель джамбайлуков и старинный приятель Суворова Муса-бей, один из инициаторов перекочевки, был тяжело ранен. Поднялись все орды. Кочевники поворачивали на юг, прорывались через Ею, устремляясь к Кубани — границе с турецкими владениями. Повсюду шли ожесточенные схватки.

Толпы вооруженных всадников, за которыми следовали кибитки с их семьями и стада скота, хотели уйти за Кубань. Часто в бессильной ярости оттого, что им не удалось одолеть русские форпосты, прикрывавшие броды через Ею, они рубили всё, что попадалось под руку, даже своих жен и детей.

Суворов тяжело переживал неудачу. В гуще боев он рассылал увещевательные письма своим старым знакомым — ногайским предводителям. Верные присяге ногайцы перекочевывали под защиту русских военных постов. Тысячи женщин, детей и пленных по приказанию Суворова были размещены на Дону и тем самым спасены от гибели. Потери Кубанского корпуса составили до шестисот человек.

Значительным силам мятежников удалось уйти. Получив донесения Суворова, тяжелобольной Потемкин, которого медленно везли из Крыма в Петербург, приказал «считать возмутившихся ногайцев не подданными России, а врагами отечества, достойными всякого наказания оружием».

Одиннадцатого августа из Ейского укрепления выступил авангард Кубанского корпуса — пехота, конница, артиллерия, понтоны и обозы. Суворов собирал силы подле Копыла на Кубани, куда должны были подойти казачьи полки Иловайского. В донесении Потемкину о подготовке закубанской операции генерал-поручик сообщил, что его письма мятежникам возымели действие — «многие, пред сим ушедшие, поворотились назад». К донесению было приложено перехваченное письмо Шагин-Гирея ногайцам. «Он более нелюбим, — писал Суворов, — и все меры я принял в осторожности от него».

В разгар подготовки похода за Кубань Александр Васильевич получил от Потемкина поздравление с награждением орденом Святого Владимира 1-й степени за успешное присоединение ханства к России.

«По службе Ея Императорского Величества малые мои труды ожидали от Вашей Светлости только отдания справедливости, — откликнулся 18 августа благодарный Суворов. — Но Вы, Светлейший Князь, превзошли мое ожидание: между сих великих талантов великодушие Ваше превосходит великих мужей наших и древних времян».

Девиз недавно учрежденного ордена гласил: «Польза, честь и слава». Отметим, что высшую степень этого ордена Суворов получил в чине генерал-поручика. Случай крайне редкий.

Насущной задачей являлось выдворение Шагин-Гирея. Однако попытка вывезти его в Россию с почетным эскортом сорвалась из-за нерасторопности и беспечности подчиненных Суворова. Предупрежденный своими лазутчиками хан со свитой покинул таманскую крепость и ушел за Кубань. «Я смотрю на сие с прискорбием, — выговорил генерал-поручику Потемкин, — как и на другие в Вашем краю происшествия, и рекомендую наблюдать, дабы повеления, к единственному Вашему сведению и исполнению переданные, не были известны многим».

Суворов болезненно переживал выговор. На Кубани царил хаос. Конные скопища мятежников и абреков совершали нападения, захватывали пленных для получения выкупа. Бежавший из-под стражи Тав-Султан с большим конным отрядом прорвался к Ейскому укреплению. Судьба одного из главных опорных пунктов Кубанского корпуса висела на волоске.

Штурм 23 августа был жестокий. Ногайцы имели большое численное превосходство. Гарнизон во главе с полковником Лешкевичем картечью и ружейными залпами отбил натиск. Ночью два храбрых казака сумели прокрасться мимо ногайцев, спавших у костров после обильного угощения захваченными припасами, и ускакали за подмогой. Новый штурм также был отбит. В ночь на 25 августа осажденные произвели дерзкую вылазку и захватили две сотни пленных.

Утром, когда Тав-Султан послал своих воинов на новый приступ, дозорные доложили ему об облаке пыли со стороны Азова. Это шли на помощь казачьи полки Кульбакова, Сычева и Барабанщикова. Мятежники бежали. Если бы не казаки, Тав-Султан мог захватить крепость и расправиться со всеми находившимися в ней, в том числе с женой Суворова. Не в эти ли полные опасности дни у Варвары Ивановны завязался роман с секунд-майором Иваном Ефремовичем Сырохневым?

Ногайцы обладали значительной военной силой. Не раз их конные орды совершали набеги на русские земли, разоряя всё на своем пути и уводя тысячи пленников для продажи на невольничьем рынке в Анапе. Вспомним прошение о помощи, поданное в 1718 году бабкой Суворова Марфой Ивановной Петру Великому после разорения ее пензенского имения ногайцами.

Поход за Кубань, на котором давно настаивали донские атаманы, готовился Суворовым особенно тщательно. Ровно месяц провел генерал-поручик в Копыльском лагере. Чтобы не дать мятежникам уйти в горы, Александр Васильевич, чей военный талант уважали не только друзья, но и враги, распустил слух о том, что он якобы отбыл в Полтаву «для войны с немцами», а его корпус готовится идти на Дон на зимние квартиры. Между тем войска скрытно, ночами передвигались к устью Лабы, где их ожидали донские казаки.

В ночь на 1 октября началась переправа через Кубань. Пехота переправлялась вброд, конница и казаки — вплавь. По дну реки перевезли пушки. Разведка и квартирмейстерская служба были на высоте. Каждый знал свой маршрут и место в общем порядке. Кочевавшие в урочище Керменчик на правом берегу Лабы мятежные ногайцы были застигнуты врасплох. Стычка превратилась в побоище. Особенно беспощадно рубились донцы. Из окружения удалось вырваться лишь Тав-Султану с небольшими силами. Но вскоре дерзкий и талантливый предводитель мятежников был настигнут и погиб в бою. Ногайская конница как грозная военная сила перестала существовать. В Прикубанье наступило затишье. Турция признала акт присоединения Крымского ханства к России.

Осталось решить судьбу бывшего хана. 14 октября императрица обратилась к нему с посланием: «Вам известны предположения Наши в пользу Вашу, основанную на особливом Нашем к Вам благоволении. В ожидании, покуда оные в действо произведены быть могут, Мы желаем, чтоб Ваша Светлость отправилися тотчас в Губернский город Воронеж… Впрочем, Генерал Наш Князь Потемкин, а в отсутствие его Генерал-Поручик Суворов изъяснят Вам волю Нашу и подадут… новые уверения о Нашей милости».

Потемкин находился в Чернигове. Врачи спасли ему жизнь. Собираясь отправиться в Петербург, он снова поручил Суворову удалить Шагин-Гирея с Тамани. Однако Александр Васильевич напомнил князю об «остуде» к нему бывшего правителя Крыма «по выводе из Крыма христиан, обратившейся в злопамятство». По этой причине он поручил ведение переговоров полковнику Сергею Булгакову и председателю армянского магистрата в Нахичевани майору Ивану Абрамову. Переговоры не увенчались успехом. Под разными предлогами Шагин-Гирей оставался на Тамани.