Ричард посмотрел на нее странным взглядом, склонив голову набок.

– Кэсс, – сказал он, – как ты можешь сравнивать? Ни один из нас никогда не стремился уничтожить другого. Разве не так?

Они молча глядели друг на друга. Она ничего не ответила.

– Никогда я не пытался уничтожить тебя. А ты разве пыталась?

Она вспомнила, каким он был, когда они познакомились, представила себе то его лицо. Вспомнила многое, что они узнавали вдвоем, что открыли друг другу. Множество маленьких обманов сложились в одну, уникальную, их собственную правду – любовь, которая их связывала. Несчетное количество раз говорила она «нет», когда хотелось сказать «да» – и это все из-за Ричарда; поверила во множество вещей, в которые без него бы не поверила. Он стал необходим ей как воздух, по крайней мере она так думала; но так или иначе, а она прилепилась к мужу и вся ее жизнь стала вращаться вокруг него. Кэсс никогда не сожалела об этом. Много лет назад что-то в ней произнесло: я хочу этого мужчину. И тогда она крепко вцепилась в него обеими руками. Ричард стал ее спасением и до сих пор им оставался. Нет, Кэсс ни о чем не жалела и все же сейчас задумалась, а может, стоило кое о чем и пожалеть; может, она отдавала Ричарду нечто такое, о чем он даже не догадывался.

– Нет, не стоило, – тихо произнесла она вслух. И непроизвольно прибавила: – Но мне и не хотелось.

– Что ты имеешь в виду?

– Видишь ли, – усевшись снова на стул, она машинально крутила в руке рюмку, – мужчина встречает женщину. Она становится ему необходима. А женщина пользуется этим, чтобы разрушить мужчину. Это нетрудно. Женщина видит в нем то, что он предпочел бы скрыть – самые уязвимые места. – Кэсс допила рюмку. – Теперь ты понимаешь, что я имею в виду?

– Нет, – искренне признался он. – Не понимаю. Никогда не верил в эту ахинею про якобы особую женскую интуицию. Это выдумка самих женщин.

– Вот ты спокойно заявляешь об этом, да еще таким тоном… – Кэсс передразнила его: – Выдумка самих женщин. А вот я не могу так сказать. То, что «выдумали» мужчины, – перед нами, тот мир, который они «выдумали», и есть наш мир.

Ричард рассмеялся.

Она смешалась.

– Это правда.

– А ты забавная девочка, – сказал он. – С ярко выраженной завистью к пенису.

– У большинства мужчин она тоже есть, – резко заявила Кэсс, и муж снова расхохотался. – Я только хочу сказать, – прибавила она более спокойно, – что всегда старалась приспособиться к тебе и никогда не заставляла тебя приспосабливаться ко мне. Вот и все. Но это было нелегко.

– Нелегко, понимаю.

– Нелегко. Потому что я люблю тебя.

– Вот как! – проговорил он, продолжая громко смеяться. – Ты действительно забавная девочка. Я тебя тоже люблю, и ты это знаешь.

– Надеюсь, – сказала она.

– Знаешь меня как облупленного и все же сомневаешься в моих чувствах? А как же пресловутая интуиция, это особое женское свойство?

– В некоторых случаях она подводит, – промолвила Кэсс с печальной улыбкой.

Ричард притянул жену к себе и, обняв, зарылся лицом в ее волосы.

– В каких же, милая?

Его руки, грудь, запах тела были такими родными, бесконечно, непередаваемо дорогими… Кэсс отвернулась к окну.

– Когда любишь, – ответила она, созерцая холодный солнечный свет. Она подумала о мертвом чернокожем юноше, их друге, и о том, какая холодная сейчас вода в реке.

В субботу Ричард остался с детьми, а Кэсс и Вивальдо отправились на похороны Руфуса. Кэсс предпочла бы остаться дома, но не смогла отказать Вивальдо, который не хотел быть на церемонии единственным белым.

Предстояло отпевание в церкви и последующее погребение. В этот холодный бесснежный день Вивальдо появился у них очень рано, подчеркнуто одетый в белое и черное: белая рубашка, черный галстук, черный костюм, черные ботинки, черное пальто; всклокоченные черные кудри, на мертвенно-белом осунувшемся лице – черные глаза и брови. Безмерная глубина его горя поразила Кэсс в самое сердце; не говоря ни слова, она накинула темное пальто и взяла его под руку. В лифте они ехали в полном молчании, Кэсс незаметно следила за юношей в зеркале. Он был сама скорбь. Страдание вернуло ему красоту и одухотворенность.

Поймав такси, они поехали в негритянский район. Сидя рядом с Кэсс, Вивальдо напряженно глядел вперед, уронив на колени руки. Кэсс смотрела по сторонам. Движение было интенсивным, но неравномерным; шофер постоянно менял направление, рывком трогался с места, то ускорял, то замедлял ход, но все же умудрялся продвигаться вперед без остановок. Однако на 34-й улице их задержал красный сигнал светофора. Они оказались затертыми в самой гуще автомобилей, громадных грузовиков, зеленых автобусов и мальчишек – темнокожих мальчишек, толкавших перед собой деревянные тележки с одеждой. Людям было тесно на тротуарах, они выливались и на проезжую часть. Женщины в шубах тяжело передвигались, неся в руках объемистые свертки и нагруженные сумки: День Благодарения остался позади, но со всех сторон лезли в глаза рекламные объявления, напоминая, что не за горами Рождество. Не столь обремененные поклажей мужчины сновали по улицам, обгоняя женщин: им нужно было заработать побольше денег на рождественские праздники; мальчишки с модной стрижкой «утиный хвостик» скользили по холодному темному асфальту, словно это был натертый до блеска паркет. Почти вплотную к такси остановил свою тележку цветной паренек, он был от Кэсс на таком же расстоянии, как и Вивальдо; паренек закурил сигарету и весело чему-то рассмеялся. Шоферу никак не удавалось проскочить вперед, и он в сердцах выругался. Кэсс зажгла сигарету и передала ее Вивальдо. Потом закурила сама. И тут такси рванулось с места.

Шофер включил приемник, и салон неожиданно наполнился звуками гитары, нестерпимо высокий голос в сопровождении хора взывал к кому-то с мольбой: «Люби меня!» Другие слова тонули в гортанных всхлипываниях певца, звучавших почти столь же непристойно, как смачные ругательства их шофера, но эти два слова регулярно повторялись.

– Мои родные считают меня ни на что не годным, никчемным человеком. Мог бы добавить, что они махнули на меня рукой, но это не совсем так: они до смерти боятся, как бы я еще чего не выкинул.

Кэсс промолчала. Вивальдо выглянул из автомобиля – они как раз проезжали мимо Коламбус Серкл[8].

– Иногда – например, сегодня, – продолжал он, – мне кажется, что они правы и я просто дурью маюсь.

Теперь с обеих сторон по ходу такси шли решетки парка, а за ними неслись, отставая от автомобиля, проступавшие за контурами голых деревьев стены гостиниц и жилых домов.

– А мои родные убеждены, что я выбрала в мужья не ровню себе, – сказала Кэсс, – но, конечно, самое главное – не ровню им. – Она улыбнулась ему, бросила сигарету и затоптала ее.

– По-моему, я никогда не видел отца трезвым, – говорил Вивальдо, – ни разу за все годы.