– Кто решил? – не понял Борька.

– Антон, бабулечка.

– А ты?

– А я, как они.

– Ясно, – сказал Борька.

– Дура! – яснее выразилась Ниночка.

– Живи своим умом, – посоветовала мама.

Ирочка попыталась. Сходила даже на одно собеседование и пару раз просмотрела газеты с объявлениями о сдаче в аренду небольших помещений. А потом ее начала мучить тошнота по утрам, и тест показал две полоски. Бэла Давыдовна с бабулей кричали: «Лехаим», Александр Семенович приносил с рынка домашнюю курочку, Антон в два раза больше колесил по экскурсиям. Пополнение в семье должно быть обеспечено всем необходимым.

В положенный срок на свет появился маленький Борька. Бабулечка с Бэлой Давыдовной дежурили у колыбели, Ирочка расцеживала тугую грудь, Александр Семнович пел внуку про дивизию, что шла вперед по долинам и по взгорьям, Антон колесил по Израилю. Когда сыну исполнилось полгода, мама предприняла попытку вернуться к работе. Говорить, естественно, начала с бабулечкой.

– Какой кабинет? – Та вытаращила глаза и уставилась на внучку как на умалишенную. – С ума сошла?! А Борька?

– Ну, у него же есть вы! И потом, ты сама говорила…

– Да когда это было?! Когда в магазинах ни шиша и дыра в кошельке. А теперь-то что? Жизнь прекрасна! Оглядись вокруг.

Огляделась: бабулечка светилась от счастья, родители Антона во всем помогали, сам муж старался уделять внимание семье по мере возможности, – что еще надо?

– Не пойду, – решила Ирочка.

– Молодец! – Бабулечка умильно потирала руки.

Маленький Борька радостно гулил в манеже.

– Ясно, – в очередной раз вздохнул в телефонной трубке Борька-большой.

– А кто так решил? – с вызовом спросила мама и тоже вздохнула, когда услышала Ирочкино кроткое: «Я».

Ниночка, как обычно, выражалась конкретнее:

– Пожалеешь!

– О чем? – удивилась она. О чем жалеть-то? Муж любит, сынок растет, бабулечка здорова. Вокруг море, солнце, пальмы. Обстановка политическая иногда, правда, пугает. Так это везде случается. Как говорится, там хорошо, где нас нет. А вот Ирочке хорошо и там, где она есть. Такое, между прочим, нечасто случается. Много ли найдется людей, полностью довольных жизнью? У всех какие-нибудь проблемы, или неприятности, или просто «но». Вроде бы все неплохо, но вот если бы еще… Ей больше ничего и не надо. Сохранить бы то, что есть. И хранила: вела хозяйство, растила ребенка с помощью, конечно, старшего поколения, улыбалась мужу.

Через три года в гости заявился Штейн. Осмотрел со вкусом обставленную квартиру, поговорил с развитым не по годам Борькой-маленьким, отметил здоровый цвет бабулечкиного лица и объявил Ирочке:

– Хиреешь!

– На себя посмотри! – съязвила та. Борька заплыл жирком и самомнением. – У меня все отлично.

– Сказочки!

Ирочка подавила возмущение. Не хотят верить – не надо. Все замечательно, и точка.

– Переезжаем в Канаду, – объявил Антон, получивший, наконец, место по первой специальности инженера в одной из крупных компаний Торонто.

– Здорово! – восхитилась подруга. – Борька сразу на двух языках заговорит. Я обожаю французский. Ну надо же! Просто не верится!

– Не верится и не надо, – осадила бабулечка. – Нечего тебе там делать.

– Как это? Но ведь Антон едет…

– И пусть едет. Твое дело о ребенке думать.

– Так я и думаю. Это же Канада, образование, возможности…

– Холод и мрак. Только дерни Бореньку из этого климата, и ты мне никто!

– Но ведь Антон…

– Он уже взрослый мальчик, а Боренька – маленький. Всему тебя, Ирочка, учить надо.

Она переживала и расстраивалась. Опять захотела не того, что надо. Опять стала не о том мечтать. Как же повезло, что есть бабулечка, которая всегда права и может подсказать и направить. Ну, конечно, Борюшку от моря отрывать нельзя. Естественно, он начнет болеть и растеряет весь накопленный иммунитет. И как же это она – врач – сама не сообразила? Естественно, о переезде не может быть и речи. Уж пусть Антоша сам как-нибудь. А они ничего – справятся. Подождут. Не привыкать. Это Борюнька маленький. А она – Ирочка – уже большая девочка, а Антон – права бабулечка – большой мальчик.

Девушка еще не понимала, что зачастую большим мальчикам присмотр необходим ничуть не меньше, а то и больше, чем маленьким. Почему этого не понимала бабулечка? Возможно, жизнь не научила. У самой муж погиб. У дочери ушел, хоть и был под вечной приглядкой. Так какая разница, в одной с ним квартире жить или в разных странах?

– Бросай все и приезжай! – раздался однажды ночью звонок встревоженной Ниночки. Она тоже месяц как жила в Канаде. Тренировалась в труппе цирка Дю Солей.

– Что случилось? Все живы? – испугалась Ирочка.

– Твой брак на грани смерти. У Антона роман, и серьезный.

– Да? – Девушка не думала, что можно в буквальном смысле почувствовать, как разрывается сердце. Но в груди совершенно точно что-то сжалось и разлетелось на части, чтобы впоследствии срастись, зарубцеваться, но уже никогда не стать прежним. – Ну… если роман, что уж теперь. Пусть будет счастлив.

– Ирка! Ты сумасшедшая? Сама же виновата! Отпустила мужика одного черт знает куда. Ему сложно, поддержка нужна. Да если приедешь, все еще может исправиться. Он ведь что думает? Не поехала со мной жена – не нужен я ей.

– Но и он со мной не остался!

– А ты просила?

– Нет, но…

– Без «но». Покупай билет и приезжай.

Полетела. Антон, конечно, валялся в ногах, просил прощения и обещал все исправить. Только как это можно исправить? Каким образом? Ирочка не понимала. Не изобрели ведь еще машину времени. А по-другому как? Никак. Так и не могла решить, прощать его или нет. Неслыханное единодушие проявили все:

– Прости его, Ируля, – плакала в трубку Бэла Давыдовна.

– Прости немедленно! – требовала бабулечка.

– Прости, – в несвойственной спокойной манере советовала сестра.

– Прости, – проявлял мужскую солидарность Штейн.

И даже мама, мама, которая все знала и все понимала, сказала:

– Если просят, прости.

Простила и вернулась в Израиль. А как еще? Бореньке по-прежнему нужно солнце. К тому же спустя девять месяцев родилась еще и Майка. Антон прилетал два раза в месяц, ужом вился вокруг жены и детей, но Ирочка при виде его ощущала непрестанную тошноту, с которой со временем научилась бороться, но подавить до конца так и не смогла.

– На работу тебе надо, – ворчал Борька-старший.

Только ему Ирочка и решила открыться. А кому еще? Бабулечка бы только отмахнулась, сказала: «У тебя дети, и точка. И вообще, чего жаловаться, когда такие дети?» Ниночка бы припечатала так, что потом век не отмоешься. А маму просто жалко. Один раз сама пережила такое. Зачем еще и за дочку страдать?