P.S. Обещают, что раз в сто лет Санкт-Петербург будет всплывать ровно на сутки со дна Балтийского моря, и если хоть один его житель скажет вместо «поребрик» «бордюр» или просто произнесет какое-нибудь некультурное слово, то немедля Москва… да что Москва — вся Россия… но, нет. Не дождутся.

* * *

Осень в городе мало чем отличается от лета в нем же. Оделся потеплее и вместо холодного пива в кафе заказываешь водку. Но кто не пьет водки в жару? То-то и оно… Вот, по большому счету, и все различия. Есть, конечно, и другие, только кто их заметит, перебегая из дому в метро, из метро в офис, из офиса снова в метро… Человек идет по осенней улице, с которой дворники смели все опавшие листья, и думает том, что если идти по полю и смотреть на уплывающие облака, то непременно будешь думать, почему не улетел, когда все улетали. Ведь была же возможность! Сейчас бы грелся на каком-нибудь юге, в знойной зоне бикини, вместо того, чтобы месить раскисшую глину в резиновых сапогах на шерстяной носок. Конопать теперь щели в окнах. Запасай горчичники и мед. А как снег упадет — доставай смазанные лыжи или санки, приготовленные летом. Катись в них с горы. Валяйся в снегу, кидайся снежками, дыши на ее тонкие озябшие пальцы и даже целуй их, охоться на зайца, пей водку с мороза… Впрочем, до водки он додумывать не успевает, поскольку или улица кончается раньше, или надо спускаться в метро. Городские жители поэтому всегда думают коротко, чтобы успеть. И о водке, конечно, начинают думать сразу, суетливыми, мелкими рюмками мыслями. Потому как для мыслей неторопливых и глубоких, как колея проселочной дороги, нужно осеннее поле, синее от холода небо и уплывающие облака. Где ж это все в городе взять?

* * *

Чем небо угрюмее, тем желтее листья каштана. Ветки берез и осин, и без того голые, с каждым утром еще голее. Утром глянул в окно — а на крыше соседнего трехэтажного дома вдруг проклюнулась труба и давай дымить как ненормальная. Еще вчера вечером ее не было. Лужи того и гляди застынут. Вода в них сонная, тяжелая. Наступишь в нее, хоть бы и с размаху, а она только чавкнет утробно, и все. Ни ярких, разноцветных брызг тебе, ни головастиков. Старики ходят медленнее. Солнце поутру не светит вовсю, а проколупает сначала в облаках дырочку для одного лучика, потом для другого… Еще и лучи-то сами бледные, ломкие, безжизненные. Даже обычная яичница, поджариваемая на завтрак, шкворчит сейчас тише и деликатнее, чем, к примеру, летом или в самом начале осени. Казалось бы — дура-дурой, а настроение чувствует…

* * *

Два сильно обтерханных, грязных мужичка пьют пиво по очереди из одной бутылки. Тот, который не знает куда деть свой рот, пока его товарищ, обхватив губами бутылку почти наполовину, делает глоток, говорит:

— Научи жить, Серега!

* * *

Пожилая женщина в яшмовых с золотом пластмассовых бусах, стоя в невообразимо длинной очереди к мощам Св. Матрены Московской, говорит, ни к кому не обращаясь:

— Да-а-а… Раньше такие очереди только в мавзолей выстаивали.

— Всему свое время, — со вздохом отвечает ей другая пожилая женщина в белом платке.

Подвигав складчатыми щеками, добавляет:

— И место.

* * *

На Северном рынке есть цветочный магазин. То есть для цветов он магазин, а для кактусов сиротский дом. Они там живут в углу, в дырках, проделанных в куске пенопласта. Продавщица даже не интересуется знать, как их зовут. Им перед продажей покрасили иголки красной краской. Наверное, и водкой полили, чтоб смотрели бодрее. Я купил один за сто рублей. Теперь он уже не колется, когда его берешь в руки, а раньше норовил уколоть даже тогда, когда я проходил мимо. Я назвал его Василием. Что я хочу сказать. Берите кактусы из приютов, где продавцы-садисты их красят в красный цвет, в семьи. Усыновляйте их. Конечно, кактус не принесет тапки и не будет мурлыкать, зато и в эти самые тапки не сделает ничего плохого. И вообще, мало есть на свете существ, умеющих слушать так внимательно, как кактус. Кактус по-настоящему дружит с тобой. Не за кусок печенки, не за косточку, а просто так. Ведь ему даже вода нужна не каждый день. Вы когда-нибудь дружили бескорыстно? То-то и оно. Так хоть с кактусом попробуйте. Давайте начнем с кактуса.

* * *

На станции «Кузнецкий мост» Евдокия вдруг проснулась. Поезд стоял тут долго — меняли одну локомотивную бригаду на другую, свежую. Потные, мускулистые мужики, с трудом переставляя натруженные ноги, выходили из дверей головного вагона. В глубине, за их спинами, виднелись хитросплетения черных маслянистых гусениц велосипедных цепей. Начальник поезда пронзительно посвистывал в свой сверкающий латунный свисток на сменную бригаду. Сменщики подходили не торопясь, поигрывая рельефными икроножными мышцами. По перрону сновали продавцы холодного капуччино, шаурмы и заветренных салатов «Цезарь» в пластиковых коробочках. Мужчина в засаленном клубном пиджаке торговал с лотка слипшимися ломтиками лососевого карпаччо. Время от времени он посыпал лососину щепотью тертого костромского или ярославского пармезана и причмокивал губами. Какая-то толстая баба скрипуче, точно выпь на болоте, кричала:

— А вот кому телефонные карточки билайн, мегафон, недорого…

— К вечеру будем на Рязанском проспекте, — подумала Евдокия и снова заснула.

* * *

На медовой ярмарке в Царицыно не протолкаться. Народ снует у палаток во множестве — все жужжат, липкие и сладко облизываются. Я своими глазами видел, как одна женщина так быстро слизала у мужчины мед, который у него по усам тек, а в рот не попал даже его жене, которая хоть и стояла рядом, но пока спохватилась, уже поздно было.

Как оказалось, существует невообразимое количество сортов меда. Умелый пчеловод может уговорить пчелиный рой собирать нектар с каких угодно цветов, хоть с кактусовых. Кстати, кактусовый мед это деликатес еще почище черной икры. Цветов у кактуса кот наплакал, и те цветут раз в год по обещанию. Потому и на экспорт этот мед практически не идет — остается в Мексике или Бразилии, а за границу вместо него гонят дешевую текилу. Нам такого не понять, поскольку у нас-то всё ровно наоборот. Взять, к примеру, жителей Тамбовской губернии. Рассыпчатый мед, который пчелы собирают на цветках знаменитой тамбовской синеглазки, везут на продажу в Москву, а самогон, который гонят из клубней, выпивают сами до последней капли. Или взять конопляный мед и умереть со смеху.

Мало кто знает, что кроме всем известных медоносных пчел существуют медоносные кузнечики. У нас в средней полосе они не водятся. Их родина — центральная Африка. Там они достигают размеров воробья. Мед у них изумрудно-зеленого цвета. Кузнечики собирают нектар только с цветков баобаба. Мед, который получается в результате, помогает при лечении не только всех известных болезней, но даже и неизвестных. Сам по себе кузнечик является источником ценного животного белка в рационе аборигенов. Употребляют жареных на растительном масле медоносов только тогда, когда у них отмирает медоносная железа, то есть на пятом году жизни. Поговаривают, что у Юрия Михайловича есть несколько экземпляров кузнечиков-медоносов, привезенных в обход карантинной службы, и держит он всегда их возле себя чуть ли не в спальне, чтоб не померзли от наших холодов. Вернее, держал. Супруга его вынудила с ними расстаться. Мало того, что вид у них насекомый до ужаса, так еще и один вылез из старой меховой кепки, где ему устроено было гнездо, и уделал зеленым медом выходное платье от Диора, которое одно стоит как две центральных Африки. Ну и баобабы у нас не растут. Пробовали предлагать кузнечикам нектар наших дубов или осин — так мед вместо зеленого получался… еще и пах точно также.