Потом поехали... Быстро поехали...

* * *

В отдельном небольшом помещении отряда спецназа ГРУ не было, должно быть, подходящей комнаты, где можно было пленников закрыть. Но такая комната нашлась в пристройке казармы мотострелков. Причем даже окно с решеткой имелось. И вход был отдельный. Часового у наружной двери поставили тоже не из спецназа, а из мотострелков. Но часовой был выставлен не специально для пленников. Просто рядом находился один из складов, которые охранялись батальонным караулом, и часовому вменили в обязанности присматривать за дополнительным объектом.

Хоть так устроили, и то хорошо... Правда, комната всяким старым хламом и строительным мусором была наполовину заставлена и завалена и даже какие-то матрацы с желтыми разводами были в изобилии – в углу свалены, и мебель сломанная под окном. Но это было даже хорошо, потому что в хламе всегда можно найти что-нибудь полезное... И Умар, когда другие улеглись отдыхать, сразу стал хлам разгребать, рассчитывая найти что-нибудь стоящее. Он долго гремел досками, перекладывая их с места на место, но Умару сделать замечание никто не решился, все-таки он был в джамаате вторым после эмира лицом. Но спать и без этого шума никто не мог. Сказывалось нервное напряжение. Как уснешь, если не знаешь, что с тобой завтра станет...

– А кормить они нас будут? – спросил гранатометчик Мовлади.

Насчет кормежки никто никакой информации не дал, а время уже подходило к обеду. Пленников даже водой после продолжительно марша не напоили и во временную тюрьму тоже воды не принесли. Можно было бы, конечно, и в дверь постучать, и пожаловаться, но жалобы никогда не были в чести у чеченцев, и потому терпели и пожаловаться могли только друг другу.

– Сейчас, свинью зарежут, сало тебе принесут... – сказал пулеметчик Беслан.

Беслан всегда был угрюмым, хотя часто рвался шутить. Но своими шутками он любому мог настроение испортить. Впрочем, настроение им дальше портить уже было некуда.

– Сам свинью ешь... – резко, почти истерично закричал Мовлади. – Хоть живую... Живьем съешь... Живьем...

И быстро заходил по комнате от двери к окну и обратно.

Мрачный Беслан от всегда добренького Мовлади не ожидал такого ответа и не нашелся даже, что сказать. Если уж Беслан так нервничает...

Но, помолчав достаточно долго, все же сказал:

– А что, я свинину в армии ел... И ничего... Мясо как мясо... Ты вот в армии не служил... А то тоже попробовал бы... В армии свинина – первая пища... Офицерам мясо, солдатам – сало...

– Вы же вчера, кажется, поели, как с операции вернулись... – заметил Астамир, растянувшийся прямо на полу у стены. Не пожелал, как и отец, лежать на вонючем матраце. – Это только мы с отцом не успели...

– И пленных вы, кстати, вчера тоже не покормили... – заметил Умар. – Забыли, наверное... Теперь и про нас забыли... Нас с теми пленными местами поменяли... И нечего нервничать... Мовлади, успокойся...

Голос у Умара спокойный, сильный. Авторитетный. И Мовлади перестал по комнате ходить, сел на свой матрац, обняв колени, губу закусил...

Умар тем временем нашел в мусоре два тяжелых медных трубчатых контакта от какого-то кабеля. Контакты были с одной стороны сплюснуты и просверлены под крепление болтом. Тут же из рукава показалась веревка, которой Умару руки связывали. Несколько движений – и веревка несколько раз прошла через отверстия в контактах, потом затянулись узлы, и Умар сильно дернул контакты в разные стороны, проверяя прочность соединения.

– Что это? – заинтересованно спросил второй гранатометчик джамаата Завгат.

– Лонг Гиан...[12]– спокойно ответил Умар, словно все должны знать, что это такое.

– А с чем это едят? – спросил Мовлади.

– Нунчаки видел когда-нибудь?

– Ну...

И вдруг, ко всеобщему удивлению, Умар начал раскручивать свое оружие и резко ударил по свернутому матрацу. Медный наконечник разрубил и ткань и вату.

– Лонг Гиан руку вместе с костью разрубает... Только тренировка нужна... Я уже тридцать лет этим не занимался... Пора вспомнить...

– Против автомата в самый раз... – заметил Беслан.

– Не со всех же сторон на тебя автоматы наставили... Иногда и это сгодится...

И пока другие лежали, Умар начал сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, но при этом осмысленно, рисовать в воздухе круги своим необычным оружием. Первым не выдержал и подошел к отцу Астамир.

– Как это делается?

Умар передал оружие сыну и показал первое движение...

После бессонной и трудной ночи, после всех передряг и потрясений – плена, освобождения, перестрелки с боевиками и операции по выручению пленных, полковнику Раскатову принесли кровать в канцелярию отряда и предложили отдохнуть. Канцелярия представляла собой небольшую комнатку с двумя письменными столами, тремя стульями и металлическим ящиком, похожим на сундук, заменяющим командиру сейф. Под единственным большим окном была ржавая батарея отопления. Рядом располагалась еще одна такая же комнатка, но там стояли только три кровати – временное офицерское общежитие...

– Пленники где помещены? – спросил полковник у старшего лейтенанта Тихонова.

– У нас негде... Майор в батальон пошел, договариваться насчет комнаты. Пока в машине под охраной сидят. Договорится, сразу отправят...

– Сколько человек в охране?

– Паритет... Шесть на шесть...

– Осторожнее с ними. Умар очень опытный человек...

– И все-таки, он не спецназ ГРУ... – улыбнулся Тихонов.

– Он командовал ротой разведки полка ВДВ в Афгане. Большой опыт...

– Я его одним ударом уложил. И ребята у меня тоже не промах. Не упустят...

Раскатов вздохнул. Умар тоже считал себя сильным бойцом. Но нарвался на неожиданность и оказался беспомощным. И такое может с каждым случиться. Даже с самым опытным спецназовцем.

– Как только Макаров вернется, пусть ко мне зайдет... Передай...

– Обязательно, товарищ полковник...

И полковник закрыл дверь канцелярии, но не на кровать прилег, а за стол сел, хотя глаза имел красные и сонные, как говорило ему небольшое зеркало, повешенное здесь же на двери. Но красные глаза – это еще и последствие головной боли, которая не проходила все время операции. Врач, оказывавший первую помощь, тот самый старший лейтенант из батальона мотопехоты, показался человеком неопытным и доверия вызывал не больше, чем какой-нибудь санитар со шваброй, но в белом халате. Он даже самый простой тест на сотрясение мозга не провел. И Раскатову пришлось там еще, в полевых условиях, провести его самому, но незаметно для других. Тест в самом деле простейший: не поворачивая головы, в одну сторону до конца глазами повести, потом в другую... Больно глазам – значит, есть сотрясение... Глазам было больно смотреть и вправо и влево. Значит, сотрясение двустороннее. Хорошего мало, нужен покой, и лег бы полковник в госпиталь, если бы не одно обстоятельство. А обстоятельство было очень серьезным для него лично, поскольку с его помощью был взят в плен человек, которому он обязан жизнью. Раскатов понимал, что он не мог не привести спецназ к базе боевиков, потому что в плен попали солдаты и старший прапорщик, которыми он, по большому счету, не командовал, но с которыми ехал. А старший по званию всегда несет ответственность за случившееся в его присутствии. Но полковник понимал и то, что, несмотря на сильнейшую головную боль и, кажется, поднимающуюся температуру, что тоже при сотрясении мозга бывает, и еще дополнительную ко всему сильную тошноту, он не может оставить Умара в таком положении. Не может оставить, но и не может найти приемлемый вариант помощи... Нужно было что-то придумать...