Я молча включил пылесос и сунул его трубу под кровать.

— Тщательнее, Алекс. Не халтурь, — Мишель, смотрела на меня, скрестив руки.

Я встал на колени и заглянул под кровать, чтобы изобразить усердие. Когда я встал, отряхивая руки, Мишель спросила:

— Курнуть охота?

— Ты о чём?

— О травке.

— Давай.

Мишель извлекла из лифчика готовый косяк, раскурила его, затянулась и передала мне. Я затянулся, закашлялся, вернул Мишель.

— Ты забавный парень, Алекс.

— Точно, я клоун, — я представил себя в колпаке, с красным носом на арене цирка и заржал.

Мишель прыснула.

— Зачем я тебе понадобился, Мишель? Ты же на меня даже смотреть раньше не хотела.

Она затянулась, послюнявила край косяка.

— Я уже сказала, ты забавный парень. С тобой можно поговорить… Круто ты мусор в бассейн вывалил…

Мы оба покатились со смеху.

— Отец тебя только потому не выгнал, что в бассейне в тот момент негры были! Он же реднек, его хлебом не корми, дай чёрного приложить!

Мы опять вволю посмеялись.

— Знаешь, о чём я мечтаю? — Мишель взглянула на меня.

«Давай детка, скажи, что мечтаешь обо мне, я тебя не разочарую», — думал я, сгорая от нетерпения.

— Я мечтаю свалить в Нью-Йорк и стать супер-моделью. Ты не представляешь, как я ненавижу это место!

«Похоже, девчонка пригласила меня для исповеди. Не везёт так не везёт». Вслух я сказал:

— А что тебе здесь не нравится?

— Дыра тут! Родители постоянно сверлят мозги, с мальчиками запрещают встречаться! У них идея фикс, что я должна выйти замуж только за грека. Ты бы видел, кого мне сватают! Сплошные сальные старпёры с зализанными гелем волосами!

— А если узнают, что ты тут со мной травку куришь, что будет?

— Что, что! Папаша тебя убьёт! Я скажу, что ты меня домогался, а он уверен, что я девственница.

Моя спина похолодела. Дурман как рукой сняло. Девственность греческой наследницы… это серьёзно.

— Я тебя домогался?! Но это же враньё!

Мишель внимательно посмотрела на меня серыми глазами.

— Что ж вы мужики все такие ссыкуны, ничего я не скажу…

Мы смолкли. Мишель откинулась на кровать. Я тоже. Мы лежали рядом и смотрели в потолок.

— Везёт вам, ребята, — нарушила она тишину. — Сегодня здесь, завтра там…

— Мы бедные, у нас ничего нет…

— А у меня вон сколько всего… а я как в тюрьме. Все мы в тюрьме, отец, мать… все.

— Я был бы не против, если бы у моих родичей был мотель и ресторан. У них были бы деньги, они бы путешествовали… — сказал я.

— Мои родители не путешествуют. Они копят. У отца в гараже «корвет» стоит пятьдесят восьмого года, коллекционный. Так он на нём не ездит, жалеет. И, вообще, он — педик, ты бы хотел чтобы твой отец был педик? — неожиданно заявила Мишель.

Я приподнялся на локте.

— С чего ты взяла? Лаки не похож на педика!

— А как по-твоему выглядят педики? Обычные люди, тем более они часто шифруются.

Я вспомнил, как Лаки крепко жал руку, как подчёркивал, что недолюбливает педиков…

— Он же реднек? — выложил я последний аргумент.

— Слышал теорию о гипермачо?

— Не припомню.

— Считается, что если мужик хочет быть супермужиком, излишне подчёркивает свою мужественность, грубо отзывается о педиках, то такой мужик сам педик.

— М-да… может и так… как же они живут с твоей мамой?

— Их дед поженил. У нас в диаспоре так принято. У них секса вообще не бывает. Мать работает, как ненормальная, а отец иногда уезжает в Нью-Йорк или в Майами развлечься… И мне они желают такого же будущего, уроды! — Мишель затянулась остатками косяка, затушила окурок шипящей слюной и положила его на прикроватную тумбочку.

Так мы и лежали, уставившись в потолок. Казалось бы, вот она, неприступная Мишель… Но хотелось просто успокоить её, уверить, что всё сложится. Только я не знал, как это сделать.

— У нас тут такое творится, ты не представляешь! Мой дядя, Георгиас, импотент. И уже давно. С тех пор, как бабушка заставляла его каждый вечер мыть холодильную комнату. Тётя Марианна — нимфоманка, обожающая качков. Лица… тихоня, настоящая психопатка. Пару лет назад пыталась резать вены… Бабуля у нас молодец, крепко всех держит за яйца! Даже дед теперь под её контролем. Говорят, что она специально долго не вызывала «скорую», когда его хватил удар. Думала, он отдаст концы. Но он крепкий, выжил. Тем хуже для него. Теперь как растение, живёт и видит, как она всем заправляет. — С прекрасных губ Мишель летели брызги. — Хочу быть такой, как бабушка!..

Уж лучше бы она мне всего этого не рассказывала.

— Ну, мне пора, а то увидят — проблем не оберёшься, — Мишель встала с кровати.

Я тоже поднялся.

— Спасибо, что выслушал, Алекс. Только смотри, не болтай… И спасибо, что не приставал, — Мишель тронула меня за руку.

— Было трудно, но я справился, — отшутился я.

Она рассмеялась.

— Дай я тебя поцелую. — Мишель прильнула к моим губам. Не могу сказать, что после её истерики и жуткой исповеди, я по-прежнему испытывал желание с ней целоваться. Но я, конечно, ответил на её поцелуй.

— Кстати, Лица от тебя без ума, — бросила Мишель на прощание.

В деревне у деда, в лесу, было озеро. С прозрачной и чёрной водой, как во всех русских лесных озёрах. По периметру плотно росли деревья, у берегов копошились злобные пиявки.

В середине озера возвышался остров. Доплыть до острова считалось круто. Теперь и размеры озера, и наличие острова, наверное, показались бы мне пустяком, но в те годы это было настоящей сказкой. До острова мне плавать не разрешали, и он оставался недосягаемой мечтой. А сейчас я бы до него доплыл, только дед умер, дом продали и не доплыть мне уже никогда до того острова. Теперь я смог бы, теперь это был бы пустяк. Но я находился далеко. Бесконечно далеко от того детского озера. Даже если бы я напрягся и приехал в тот лес, всё бы предстало чужим. Возвращаться было поздно. Пути назад не было, путь был только вперёд. Слева стейк-хаус «Вестминстер», справа мотель «Джордж Вашингтон Инн», впереди далёкий дом. Мы носились справа налево и слева направо, чтобы иметь возможность однажды отправиться домой.

Лаки надо мной подшучивал:

— Что ты делаешь в ресторане, Алекс?

— Салаты.

— Ха-ха, Джей делает чаевые, а ты салаты!

— Так точно, сэр. Я делаю салаты.