При ближайшем же рассмотрении можно было заметить, что у Подтяжкина совершенно несерьезное и никоим образом не подходящее под такое высокое звание лицо. Оно напоминало личико пупса, той самой небольшой куколки, которую в огромном количестве выпускали заводы игрушек советских времен, словно там не представляли себе каких-либо других предметов для игр.

Главнокомандующего школы отличали маленький, вздернутый к солнцу носик, густо утыканный веселенькими веснушками, такие же маленькие и безвольные глазки, а также большие и розовые, гладкие, как у женщины, щеки. Полковник часто конфузился и безоговорочно слушался законную супругу, которая являлась полной противоположностью мужа, тощей и властной женщиной с плотно сомкнутыми губами. Именно она протолкнула Подтяжкина в школу, с помощью скандалов и интриг добиваясь для него повышения за повышением.

Самоотверженная забота о муже, а точнее о его кошельке и связях, позволила женщине из безвольного и, в принципе, никчемного человека сделать полковника с перспективой дальнейшего продвижения по службе.

Подтяжкин ходил всегда неслышно, словно стесняясь потревожить окружающих посторонними звуками, оттого появлялся как перед преподавательским составом, так и перед курсантами всегда неожиданно. Сегодняшний случай не был исключением. Никто не заметил, как тихий, скромный человек в форме полковника оказался за спиной у Мочилова.

– Капитан, чем вызван ваш маскарад? – очень вежливо спросил он, предварительно откашлявшись.

Глеб Ефимович вздрогнул, узнав знакомый голос, и обернулся.

Полковник виновато посматривал на Мочилова, словно смущаясь тем, что потревожил человека.

– Э-э, – протянул капитан, скосив взгляд на занервничавший строй.

Сердца у всех курсантов поголовно рухнули вниз, обосновавшись в области пяток, и в тревоге замерли. «Заложит», – пронеслось у каждого в голове.

– На задании были, что нам 125-й участок подбросил, – меж тем отвечал капитан, образцово вытянувшись в струнку и тряхнув оторванным погоном. – И в неравной схватке с численно превосходящими преступниками был нанесен значительный урон гражданской одежде и моей личной форме.

– Что вы говорите? – словно женщина, ахнул Подтяжкин, сочувственно глядя на поникший погон.

– У них действует целая банда. Человек двадцать, не меньше, – разошелся Мочилов. – Все вооружены, с автоматами наперевес. Но мальчики мои не растерялись, вели себя храбро.

Мальчики гордо подняли подбородки, окидывая друг друга довольными взглядами. Леха почувствовал приятную усталость во всем теле, вроде той, когда после тяжелой, но очень нужной работы хочется свалиться прямо на месте и лежать, лежать... А на душе легко-легко, как в детстве.

Дирол улыбнулся белозубой улыбкой на запыленном лице и поправил сбившийся набок парик. Он не успел еще переодеться, а потому стоял в ослепительном красном платье, распоровшемся во время схватки по шву до самого бедра, являя взору полковника стройные волосатые ноги.

– Умницы какие, – совершенно по-граждански похвалил Подтяжкин, заинтересовавшийся таким вольным платьем.

Честно говоря, он хотел пожурить немного курсантов с капитаном. Ведь как бы тяжела и опасна ни была их служба, внешний вид человек в форме должен поддерживать безупречным. Об этом часто говорит Капочка, а полковник привык верить своей супруге. Однако высокая блондинка в красном смешала все его мысли. Совершенно неосознанно взгляд его тянулся к неприлично высокому разрезу, возбуждая давно забытые полковником мечты о свиданиях, страстных поцелуях. О том времени, когда он еще был молод, не был знаком с Капой и позволял себе принимать самостоятельные решения. Новую курсантку, которую Подтяжкин раньше не замечал в стенах школы, не хотелось ни ругать, ни даже слегка приструнивать. С губ так и просился слететь комплимент. Какая у нее была улыбка!

– Они лезли изо всех щелей, как тараканы, – между тем заливал Мочилов, с большой амплитудой размахивая руками, чтобы наглядно показать, как дурковеды армией наступали на курсантов и на него лично, стараясь запугать финками, кастетами и автоматами Калашникова. – Однако капитан Мочилов знает свое дело. Я сказал: не робей, ребята, прорвемся, – и приказал отступить к торговым рядам, чтобы за прилавками занять удобную оборонительную позицию, приобретя тем самым преимущество перед противником. Продавщицы с радостью нас к себе пустили. Одна замечательная старушка угостила семечками.

Говорит, только поймайте этих дурковедов, замучили, заразы, никакой торговли с ними нету.

«А какие ноги!» – между тем думал полковник, глазами стараясь в собственном воображении продолжить умопомрачительный разрез.

– Я ей: бабка, все будет как положено. Поймаем и изничтожим.

«Уже на третьем курсе. Вероятнее всего, после училища. Это объясняет, почему я ее не видел раньше».

– А потом засвистели пули.

Капитан засунул два пальца в рот и изо всей дури изобразил свист пуль.

Из окон школы высунулось несколько голов, с недоумением поглядывая на двери столовой. Для обеденного звонка было слишком поздно, а для ужина – рановато. Полковник вздрогнул от неожиданности, и седьмой комплимент молоденькой девушке бесследно выпал из сознания, не успев облечься в словесную оболочку.

– Глеб Ефимович, сейчас не время. Расскажете мне ваши приключения вечерком за рюмочкой чая, – Подтяжкин споткнулся на слове, – то есть за чашечкой водки... А, – он тихонько, словно опасаясь, махнул рукой, – там разберемся.

* * *

Устав от напряженного двенадцатичасового рабочего дня, солнце клонилось к западу. Первые комары, вернувшись из продолжительного зимнего отпуска, особенно рьяно принялись за свою работу, впиваясь в тела непривычно болезненно. После того как полковник Подтяжкин удалился, Мочилов недолго мучил курсантов на плацу и через полчаса распустил их, успев наговорить много того, над чем предполагалось задуматься, но над чем задумываться парни почему-то не собирались. Курсанты облегченно вздохнули, оказавшись на свободе, и первым делом отправились к умывальникам, располагавшимся внизу, чтобы смыть пыль и грязь, в изрядном количестве осевшую на их усталых фигурах.

Только Зубоскалин свернул на лестницу, стесняясь своего платья. Его смущал излишне высокий разрез. Решив первым делом переодеться, а потом уже умыться, Санек отделился от своих товарищей и стал подниматься по ступеням. С удивлением он заметил, что лестница оказалась непривычно пуста, но большого значения этому событию не придал. А стоило бы.

Пустовала лестница, как можно догадаться, неспроста. И причиной тому был не Федор Ганга со своим снадобьем, а лицо другое, ставшее в одночасье неприлично похотливым. Оказывается, полковник Подтяжкин, покинув наших героев в общем дворе школы с общежитием, в кабинет свой не пошел, а стал наблюдать в окно за новенькой. Девушка ему все больше и больше нравилась: стройная, с немного угловатыми движениями, что ее ничуть не портило, а даже придавало уйму шарма в глазах полковника.