Я молча отодвинулся от него. Я не умею делать таких потрясающих штук, какие делает он. Папайя никогда не будет моей. Потом я вдруг подумал – а что, если на самом-то деле деревенские ополчились на него потому, что он произвел впечатление на Папайю? Каково это – быть таким находчивым и харизматичным, что тебе по плечу все на свете? Я отодвинулся еще дальше, да так и уснул прямо на земле.

* * *

Рано утром мы пошли проверить прибой и обнаружили хорошие, гладкие волны. Для отца они были маловаты, но он все равно не пропустил ни одной. Пока мы дрейфовали на досках в ожидании волн, я думал о том, что, в отличие от меня, отец не впадает в уныние по любому поводу. Он во всем умеет найти хорошее, какую-нибудь изюминку. Вот поэтому он всем и нравится, в том числе девчонкам.

* * *

Мы ехали на лошади – отец в седле, а я сзади. Он держал в одной руке гитару, а я – чемодан. Мы следовали по дорожке за Эрнесто. В комьях засохшей грязи тут и там мелькали крошечные растеньица. Я подумал, что вовсе не везение, а редкая выносливость позволила нам преодолеть этот путь в тот день, когда мы пришли сюда под проливным дождем. Через пять минут тряски чемодан так оттянул мне руку, что я побоялся, как бы она не выдернулась из плечевого сустава. Я снова подумал о способности отца во всем видеть хорошее, и вместо того, чтобы жаловаться, воскликнул:

– Ух ты! Сколько же в джунглях оттенков зеленого!

Отец оглянулся на меня не то чтобы с восхищением – скорее с любопытством.

Высохший брезент был весь в неопрятных складках. Все четыре колеса грузовика залепило грязью, а шасси вплотную прижимались к земле. Увидев очертания стиральной машинки, я вдруг сообразил, что основная цель нашей поездки в Мексику совершенно вылетела у меня из головы.

Эрнесто привязал лошадей к бамперу. Отец включил нейтралку, и мексиканец принялся погонять лошадей. Сначала вперед двинулись их огромные шеи, а следом – и они сами. Хо! Хо! Колеса выползли на дорогу, посыпались куски засохшей грязи. Хо! Хо! Лошади встали на дыбы и затопали копытами.

* * *

Тут на дорожке показался механик. Он нес ящик с инструментами и лом.

– А для чего эта штука? – спросил я, указывая на лом.

– Не знаю, – ответил отец.

Механик был одет в рубашку с воротничком, джинсы и сандалии. Он что-то говорил Эрнесто по-испански, а отец слушал. Потом механик залез под грузовик и приступил к работе. Он несколько раз стукнул ломом по днищу, и из-под грузовичка полетели комья грязи. Отец подавал ему инструменты и забирал ненужные. Эрнесто каждые пять минут выезжал на шоссе – видимо, волновался из-за federales. Я то и дело прихлопывал комаров, но твердо решил ни на что не жаловаться.

Через час отец завел грузовик, проехал несколько метров, затем выключил зажигание и вышел из кабины. Он вытащил несколько банкнот, механик взял их и ушел, не сказав ни слова. Папа положил в кабину чемодан и гитару и запер машину. Потом помог мне взобраться на лошадь, и мы поскакали вслед за Эрнесто обратно в деревню.

* * *

Во второй половине дня заморосил дождь, и отец пошел договариваться с Эрнесто, чтобы мы уехали раньше, чем планировали. Я думал, где-то сейчас Папайя… Бродил по грунтовой дорожке, прощаясь с ребятишками и их мамами, и все время искал ее глазами.

Отец вернулся верхом на лошади, которую вел под уздцы самый юный vaquero. Я протянул ему доски для серфинга, и он положил их на колени. Я вставил ногу в стремя, и отец подсадил меня, потом помахал рукой и поблагодарил всех жителей, а те молча помахали в ответ. Я тоже махал и все надеялся высмотреть Папайю. Nada[41]. Мы поскакали в джунгли, и сердце у меня заныло. Я гадал, не успел ли отец тайком попрощаться с ней.

Дождик был слабый, но шел не переставая, и когда мы добрались до грузовика, земля вокруг него слегка размякла. Отец завел грузовик и проехал вперед: колеса лишь слегка полоснули по грязи, сцепление с дорогой было достаточным. Он поблагодарил провожатого, тот искренне улыбнулся и пожал ему руку. Конь, на котором мы ехали, пошел вслед за vaquero, и они скрылись за поворотом.

– Нам надо дожидаться темноты? – спросил я.

– Ну да.

Отец передал мне воду, и я залпом выпил ее. Он ковырнул носком размякшую землю. Я подумал: а вдруг дождь станет сильнее? Тогда мы рискуем опять завязнуть в грязи, а если и доберемся до шоссе, то можем его не разглядеть. Внезапно отец мотнул головой, словно вспомнив о чем-то, и полез в карман.

– Она сделала это для тебя.

Отец протянул мне ожерелье из ракушек пука. Я надел его через голову. Ракушки холодили шею.

Мы стояли под моросящим дождем, и туман обволакивал наши лица.

* * *

Когда мы выбрались из джунглей, протряслись через болотце и выехали обратно на шоссе, вокруг стояла кромешная тьма. Единственным освещением были наши фары, и дождь лил как из ведра. Отец опустил стекло, высунулся в окно, и мы медленно поползли по дороге. На первом крутом повороте толстые струи дождя показались мне дорожным заграждением. Я громко охнул, и отец ударил по тормозам.

– Что за черт, Оллестад?

– Извини, – ответил я.

Мы проехали через темный городок с домами из гофрированной жести. Прошел час. Вокруг не было ничего подозрительного – только опушки джунглей да брызги дождя по асфальту. Я наконец успокоился.

* * *

Мы заночевали прямо в грузовичке в Сайюлите. На рассвете въехали в Вальярту, и отец слегка напрягся. Он сгорбился, и глаза его бегали из стороны в сторону. Я делал вид, что ничего не замечаю. Грузовичок трясся по булыжной мостовой, и было как-то дико видеть бетонные дома, футбольный стадион, церкви и магазины. Проехали через мост, и я понял, что мы уже близко.

Отец одолел крутой подъем по мощенной булыжником улочке. Дом бабушки с дедушкой приютился на склоне холма, и оттуда открывался вид на весь залив Вальярта. Мы припарковались напротив открытого гаража, на каменной стене которого висела табличка «CASA NORMAN»[42]. Отец глянул на меня и скривил губы.

– Ну что, путешествие было ничего себе. Так, что ли? – спросил он.

Я кивнул.

– Может, не будем пугать бабушку с дедушкой… ну, ты понимаешь? – добавил он.

Отец похлопал меня по ноге, потом посмотрелся в зеркало заднего вида и пальцами пригладил усы. Он не брился уже несколько дней. Щетина его стояла торчком, в ней виднелись седые волоски.

– У тебя там серферский блонд, – сказал я. Мне казалось, что это чертовски умно – повторять ему его же шутки. Он улыбнулся, и тут из дома вышла бабушка.

Последовало множество поцелуев и объятий. Бабушка пришла в восторг от новой стиральной машинки. Отец ответил, что это было no problemo, и рассказал, как я здорово катался в трубах.