Возможно, Таис была и не Гётеборгская, а Бранденбургская. Полина за точность не смогла бы поручиться. Но вот услышанное ею из-за захлопнувшихся дверей в мир Антонины Марченко могла воспроизвести слово в слово:

– Всё из-за твоей лени! У нас трое детей! А комната какой-то малолетней прошмандовке досталась! А у нас собака!

– Лапусик, нам бы всё равно не досталась эта комната. У нас метраж на шестерых, – ласково отвечал «лапусику» мягкий приятный мужской голос.

Концерт был с прицелом на то, что Полина, разумеется, услышит. Как не услышать, минуя незнакомые ловушки тёмного коридора. Девушка ни разу ещё не видела его при дневном освещении. «Падла Нелька» – та хоть с керосинкой вышла. Собачница же эта вылетела «из света врат», залетела «на крыльях ночи», захлопнула – и привет! Крадись теперь как хочешь.

«Надо Вадима завтра всё-таки напрячь по хозяйству. Где-то же тут должен быть свет. В смысле – его источник. Временно вышедший из строя. Или они тут просто на лампочки все жмотничают?!»

Тигр не выглядел обеспокоенным отсутствием своей хозяйки. Он свернулся клубочком на матрасе и мурчал во все свои тощие силы. Ей пришлось его растолкать, чтобы он изволил откушать докторской колбасы. Он изволил и снова провалился в глубокий безмятежный сон. Так спят все дети – и людей, и животных, – после сильных стрессов и впечатлений оказавшись, наконец, дома, в своей постели.

Полине же спать вовсе не хотелось. Не то она уже действительно повзрослела, не то – впечатления были так себе. Она разыскала в тётки-Валькином буфете массивную хрустальную пепельницу, села на подоконник и закурила, глядя в густо-сизую осеннюю ночь соседнего двора.

На самом деле было бы неплохо почитать конспект по нормальной физиологии. Течение жизни – течением жизни, а зачёт этому Глухову иначе как по его конспекту не сдать. Будь ты семи пядей во лбу и изучи ты учебники и руководства самых признанных – нет! Только по его конспекту. Вот пень!

Но читать хотелось ещё меньше, чем спать. Хотелось пить кофе, курить, глядя в ночь, и ни о чём не думать. Но ни о чём не думать у людей почти никогда не получается, не правда ли? Даже обычные воспоминания суть не картинки, запахи, звуки, а опять и опять – бесконечный внутренний монолог, непрекращающийся клинический разбор, вскрытие свежей и не очень ментальной мертвечины и эксгумация давным-давно истлевшего.

Кофе! Как сделать кофе, если газовая плита там, где кухня, а про кухню ты помнишь только то, что туда ведут ступени, а вспоминать всё остальное в кромешной тьме уже как-то не очень хочется?

Полина покопалась в буфете и нашла электрический чайник. Такой, знаете ли… Не знаете? Ну у бабушки спросите. Такой с виду чайник, а внутри у него – спираль. Из жопы шнур торчит. Чёрный, с вилкой. Чайник был без крышки и покрыт таким слоем пыли, что… Что Полина похвалила себя за предусмотрительность. Минеральную-то воду она догадалась купить! Вот сегодня ею и обойдётся. Потому что отмывать его минералкой? А куда сливать, в вазу? Потом кипятить… А что тут с розетками? Чёрт его знает! Завтра. Всё завтра. После Вадима с инспекцией. Вадима ли?

Полина вдыхала-выдыхала дым, смотрела в окно, слушала во внезапно наступившей тишине медленно сходящее на нет урчание Тигра и думала, есть ли в этом городе… или даже на этой планете… хоть одно живое существо, могущее честно, спокойно и уверенно на любое по выбору следующее утро заявить: «Я прожил вчерашний день именно так, как дулжно! И иначе быть не могло!» За исключением, разумеется, малых детей всё тех же людей, кошек и собак.

«Нет, всё-таки крепко спят взрослые люди вовсе не по случаю чистой совести. Крепко спят просто сильно уставшие люди! Хватит уже дурить, тащи сюда конспект!»

Альтер-Полина была, как всегда, права. Конспект по нормальной физиологии гораздо важнее для следующего утра, чем бесцельное кружение лабиринтами ночи.

Вначале был звук… Что-то противно пропиликало. Потом кто-то прошептал:

– Дал слово – держись!

– А? Что?!

– Тсс! Ты ещё крикни: «Где я и кто вы?!»

– Фу ты! Оля… Честное слово, примерно так и хотелось сперва крикнуть. Мы всё там же, да? В колхозе? В этой самой комнатушке на четверых? Который час? Что за слово?

– Пять утра. Я специально часы поставила на пять.

– Часы?

– У меня часы в том числе с функцией будильника. Мне папа из Японии привёз. Всё, не пищи. Вторую Ольгу и Нилу разбудишь. Хотя… Кажется, вряд ли. А слово, Поль, вот какое: «Если я сегодня не сдохну, то торжественно клянусь завтра утром выйти к страшному жёлобу затемно и помыться холодной водой во всех труднодоступных местах!» Кто сказал?

– Я. Точно. И что?

– Ну, ты же ещё не сдохла?

– Вроде нет.

– Ну тогда пошли. Иначе самоуважению швах!

– Сейчас… Чёрт!!! – запищала Полина, спуская ноги с панцирной койки.

– Что опять не слава богу?

– Я как-то не очень уверена, что не сдохла. Во всяком случае, давненько у меня так мышцы не болели!

– Если болят – точно жива. Давай-давай, пройдёмся, умоемся – легче станет.

– Да знаю я!

– Вот если знаешь, не бурчи, не стони и не жалуйся. А вставай и топай! Превозмогая, так сказать. Нам сегодня тоже помидоры грести, напоминаю.

– Да уж, такое забудешь. Нам их ещё месяц грести. Господи, как мы выживем-то? Может, повезёт, и я, например, заболею?

– Не неси глупостей! – строго сказала Первая Ольга. – Ничего с тобой не случится, не надейся!

По-дружески переругиваясь и подтрунивая друг над другом, девушки оделись в свежие футболки, занюханные ещё вчера спортивные костюмы, накинули на шеи полотенца и вышли на крыльцо барака. Точнее – на бетонную плиту у входа. Под навесом. Если вы можете назвать такое крыльцом – называйте. «Крыльцо» – слово уютное, приятное. Ласковое. Потому автор применяет его здесь не столько для обозначения архитектурного кунштюка у входа в барак, сколько для характеристики настроения двух наших героинь – Полины Романовой и Ольги Вольши.

Не знаю, как вы, глубокоуважаемый читатель, но автор, так же как и эти девушки, любит предрассветные часы за их чистоту, покой и умиротворённость. Скоро-скоро восток начнёт светлеть, и из-за горизонта, скинув одеяло, выйдет солнце и повиснет красным или оранжевым диском там, в далёком невдалеке. Повисит немного и покатится на запад, по дороге закручивая всю человеческую чушь в тугое торнадо якобы осмысленных и необходимых действий. Потому омовение после рассвета – уже рутина. А вот до… До – это ещё таинство.

Впрочем, вряд ли девушки в том далёком году в раннем предрассветье села Глубокое думали так же, как автор. Более того – они точно ничего такого не думали. И всё таинство сводилось к желанию сполоснуться голыми по пояс, пока никого нет. А то, что на них внезапно с утренней свежестью накатило некое подобие чувства единства с миром, – так то понятно: молодость тел, жаждущих полной жизни, плюс всё такое прочее, что положено при таинствах среднего пошиба. Кстати, мой не менее глубоко уважаемый юный читатель, если таковой имеется: не накатывало ли на тебя чувство единства с миром в каком-нибудь самом неподходящем месте типа села Ничеволово Незнамокакоевского района Чёртзнаетгдеевской области? Что говоришь?.. Нигде дальше Египта не был? Ай нехорошо! Надо расширять кругозор. Вслед за кругозором – подтянется и тело. За телом – и дело. А там и до вовлечённости души в синхронизацию вселенских процессов недалеко… Как-то так, мне кажется. Может, и не права. Прости, юный читатель.