Если идеал Нила Сорского — духовное и нравственное самоочищение через молитву и отрешение от всего мирского, то идеал Иосифа Волоцкого — служение людям. Принимая мир во всем его несовершенстве, Волоцкий видел в монашеской жизни не только устремление к своему личному Богу, но и помощь людям, которые в ней нуждаются, делание справедливости и милосердия. Иосифлянские обители служили и странноприимными домами, и столовыми для сирот и убогих, и больницами для страждущих. Отсюда начинались традиции прославленной русской благотворительности.

Этот спор двух великих подвижников русской церкви, вероятно, не разрешится никогда, ибо в нем отразились две стороны человеческой личности. Неслучайно Русская православная церковь канонизировала и Нила и Иосифа. Если заволжские старцы разрабатывали «умную молитву», то иосифляне развивали «умное делание ради ближних своя». И в этом внешнем противоречии есть некое внутреннее единство, благодаря которому Русская православная церковь освоила новые глубины веры и монашеского подвига.

…Но вернемся на Собор 1503 года. После долгих прений мнение большинства стало склоняться в сторону «иосифлян». Заколебалась и Боярская дума. Многие бояре сами рассчитывали на склоне лет уйти в монастыри и не хотели разорять обители, расположенные в их вотчинах. Апология нищеты, проповедуемая заволжскими старцами, не находила отклика и у знатных «пострижеников», привыкших к сытости и комфорту.

Неприятный сюрприз преподнес властям митрополит Симон Чиж. Даже у самых послушливых людей бывает предел потакания, после которого человек упрется так, что его уже не сдвинешь. Изменив своей уклончивой манере, митрополит прямо высказался против конфискации монастырских земель и даже пригрозил церковным проклятьем: «Да будут прокляты в сей век и в будущий, ибо стяжания церковные — Божия суть стяжания». В сопровождении всего московского духовенства Симон Чиж явился к великому князю, вооруженный выписками из Библии, правилами Вселенских соборов. Но самым сильным аргументом стала «старина», то есть древняя традиция, на которую привык ссылаться великий князь для оправдания своих действий: «Тако же и в наших руссийских странах, при твоих прародителях великих князях (далее перечислялись все предки Ивана Васильевича) святители и монастыри грады, волости, слободы и дани церковные держали».

Иван III все еще не хотел признавать поражение. Он трижды (!) заставил Собор письменно подтвердить свое решение, и трижды соборяне прямо и недвусмысленно заявили: монастырским землям быть! Как знать, не случись с великим князем инсульта накануне собора, он, возможно, продолжал бы борьбу. Но силы его были подорваны болезнью, его духовник Митрофаний и личный врач Николай Булев укоризненно качали головами — негоже, государь, покушаться на церковное!

Наконец, великий князь был вынужден отступить. Впрочем, отступать ему приходилось не раз, чтобы затем, собрав силы, предпринять новую попытку и в конце концов добиться своей цели. И пусть ему самому на это уже не отпущено времени, но то, что не сделал он, сделают его наследники. Отбирать у монастырей земли будут и Василий III, и Петр I, и Екатерина П, но радикально решат этот вопрос большевики, которые закроют все русские обители, захватят веками накопленные богатства и физически уничтожат большую часть монашества.

Зато Иван III не мог отказать себе в удовольствии отомстить тому, кто помешал ему в исполнении замысла. Выждав несколько месяцев (как известно, месть — это блюдо, которое лучше есть холодным), великий князь приказал взять под стражу новгородского архиепископа Геннадия. По доносу владычного слуги архиепископа обвинили в мздоимстве и, хотя вина его не была доказана, заточили в тот самый Чудов монастырь, с которого и начиналась его карьера. Здесь он вскоре скончался. Незадолго до смерти Геннадий принял схиму с именем Галактион, а после кончины был погребен в соборе в честь Чуда архангела Михаила в могиле, где покоились мощи святого Алексия.

Еретики могли торжествовать низвержение одного из своих главных врагов. Однако их собственное положение было немногим лучше. Провал планов секуляризации монастырских земель лишал «жидовствующих» последней надежды вернуть себе влияние при дворе. До них, вероятно, уже дошла простая и страшная истина: они больше не нужны власти.

Впрочем, точно ли не нужны? Будучи рачительным хозяином, Иван III еще мог воспользоваться этим отработанным, но все же представляющим определенную ценность материалом.

После отставки Геннадия Новгородского борьбу с еретиками возглавил Иосиф Волоцкий. К его застарелой ненависти к «жидовствующим» прибавилось чувство личной ответственности. Стало быть, это ему суждено поразить еретическую заразу, которая едва не погубила Русскую православную церковь. Ради этого он не пожалеет ни себя, ни других! И не надо обманываться тем, что ряды «жидовствующих» поредели, а их влияние пошло на убыль. Поди знай, что придумают завтра эти христопродавцы, кого еще совратят в ересь, чем заморочат головы пастве? Нет, с ними нужно покончить раз и навсегда!

Момент для расправы был самый подходящий. С огромным трудом отбитая атака на церковную собственность сплотила духовенство. Теперь уже все иерархи, включая слабовольного митрополита Симона, поняли, наконец, какую угрозу представляют собой еретики, стоящие у трона. На стороне церкви был и наследник престола Василий Иванович, у которого имелись все основания ненавидеть еретиков. Наследник отлично помнил, как те проталкивали на престол его соперника Дмитрия-внука, как настраивали против него отца, как травили его мать Софию Палеолог. Ведь это по вине Курицыных и их соумышленников ему пришлось, спасая свою жизнь, бежать в Новгород после провала заговора Гусева. И теперь Василий Иванович торопился свести счеты с еретиками, причем для него предпочтительнее было бы сделать это еще до смерти отца, дабы не омрачать казнями начало своего уже совсем близкого воцарения.

Но последнее слово, как всегда, оставалось за государем…

Время безжалостно и к сильным мира сего. Здоровье великого князя ухудшалось день ото дня. Пора подводить итоги. Сорок три года единоличного правления (абсолютный рекорд среди всех русских правителей, включая советских генсеков) — и ни единого дня покоя! Блестящие успехи в государственном строительстве — и глубокая семейная драма, горькое одиночество, тяжкие болезни и мысли, мысли…

Зимой Иван III с сыновьями отправился на богомолье, объехал многие монастыри, всюду оставляя щедрые вклады. Чувствуя свою вину перед церковью, он готов был покаяться за то, что держал возле себя еретиков. Еще осенью между ним и Иосифом Волоцким состоялся такой разговор:

«Прости меня, отче, как митрополит и владыки простили меня, — вздыхал государь. — Я знал про новгородских еретиков. У меня Иван Максимов и сноху мою в жидовство свел».

«Мне ли тебя прощать?» — возразил Иосиф.

«Нет, отче, пожалуй, прости меня».

«Государь, — сказал ему на это Иосиф, — если ты подвигнешься на нынешних еретиков, то и за прежних Бог тебе простит».