Я произнес благословение, преломил одну булку, прикоснулся краешком к горстке соли и осторожно откусил. Нет, это не был свежий, выпеченный утром хлеб. В лучшем случае его приготовили вчера вечером. Кифа уселся за стол, разломил булочку и принялся сосредоточенно жевать. По его лицу начало расплываться выражение блаженства. Я перевел взгляд на Шали, он тоже светился от наслаждения.

О великий Свет, что за удовольствие жевать получерствый хлеб! А может, это какое-то духовное упражнение, смысла которого я не уловил?

Шали открыл глаза и утвердительно потряс головой.

«Вот так дела! – подумал я. – Неужели он читает мои мысли?! Ну да, Кифа ведь говорил, что Шали – Вестник. Может, он слышит не только то, что вбрасывает в эфир Наставник, но и мысли простых людей?»

Есть расхотелось, я нехотя пощипал булку, запил водой и отодвинул тарелку. Теперь уже Кифа открыл глаза, постучал пальцем по столу, привлекая мое внимание, и строго показал на тарелку. Убедившись, что я смотрю на него, он сделал жест рукой, ешь мол, и поскорее. Я отрицательно замотал головой. Кифа нахмурился и снова строго постучал пальцем по столу.

Ну и порядочки! Я пододвинул к себе тарелку и нехотя сжевал обе булки. Трапеза кончилась. Кто-то из сидящих неподалеку от Наставника, принялся громко читать благословения. Избранные вторили шепотом. Наставник поднялся первым, за ним встали главы направлений, потом все остальные. Мы поднялись в последнюю очередь и двинулись к выходу.

– Чем ты так наслаждался? – спросил я Кифу.

– М-м-м, – он сжал щепоткой губы и причмокнул. – Свежий овечий сыр, оливковое масло, черные маслины, свежий зеленый лук. Безумно, безумно вкусно!

И он еще раз причмокнул.

– Но у тебя на тарелке я видел только две получерствые булочки?

– П-с-с! – идущий впереди Шали обернулся. – И этому неучу Наставник открыл свое лицо? Порази меня Свет, Кифа, но без протекции тут явно не обошлось.

Он отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил путь. Сердце мое сжалось. Неужели к Шали вернулось вчерашнее глумливое настроение?

– Поговорим в комнате, – буркнул Кифа.

Солнце уже поднялось над вершинами холмов, и двор обители до самых верхушек стен заполнил густой и тягучий свет, желтый, как сливочное масло. Такой свет я увидел только здесь, в окрестностях Соленого моря, у нас в Эфрате солнце больше походило на белое яблоко, и свет от него исходил тоже белый. Над Хирбе-Кумраном висел оранжевый афарсемон с темными от зноя боками. Палил он нестерпимо и безжалостно, даже за короткое время, которое нам понадобилось, чтобы преодолеть небольшое расстояние от столовой до нашего входа в стену, жар афарсемона успел придавить мои щеки и неприкрытую шею.

Прогулка по темному коридору теперь показалась совсем простым делом. Темнота уже не страшила, а привлекала, после пекла двора в подземелье дышалось легко и свободно. Мы быстро добрались до комнаты и стали переодеваться в коричневые одежды.

– Вкус, – Кифа аккуратно сложил белый хитон и засунул его в нишу, – вкус еды, запахи, даже видения во многом зависят от того, что мы хотим увидеть, услышать или почувствовать. Избранный полностью подчиняет себе тело. Это значит не только научиться преодолевать боль, но и уметь, вернее, заставить тело ощущать то, что хочет ему внушить разум. Я видел стариков, которые радостно улыбались, засовывая пальцы прямо в огонь.

– Но ведь пальцы могут сгореть! – воскликнул я.

– Если ты умеешь только обманывать свое тело, то конечно, могут и сгореть.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что избранные умеют подчинять себе огонь?

– Человек – вершина творения, – ответил Кифа, завязывая коричневый пояс, – а избранные – вершина человечества. И разве тому, кто находится на самой вершине, не должно повиноваться то, чье место у основания?

Я изумленно развел руками. Даже моя мать, великая мечтательница, не рассказывала мне о таком.

– Что ты ему басни поешь, – вмешался Шали. Он уже оделся и теперь в небрежной позе развалился на кровати. – Во всей обители едва ли отыщется десяток избранных, умеющих управлять огнем.

– Ну-ну, – протянул Кифа, присаживаясь на кровать. – И почему ты так решил?

– Да очень просто! Наставник, главы направлений, плюс пять-шесть стариков. Вот и все.

– А кто из стариков? – спросил я. – Учитель Звулун, например, умеет?

– Звулик! – усмехнулся Шали. – Звулик все умеет.

– Тогда почему его не выбирают Наставником?

– Чтобы стать Наставником, мало быть продвинутым ессеем, – ответил Кифа. – Нужно обладать особыми способностями. Способностями пастыря целой общины. А это дается очень, очень немногим.

– Так как же с едой? – мне хотелось полностью понять, в чем кроется секрет, поэтому я продолжал настойчиво расспрашивать собеседников.

– Как, как, – раздраженно выпалил Шали. – Да очень просто! Такой выдающийся, такой продвинутый мальчик, как ты, должен сам догадаться, в чем тут дело, а не задавать сто тысяч одинаковых вопросов.

– Шали, Шали, – примиряюще протянул Кифа. – Ты не забыл, что Шуа только вчера пришел в обитель?

– Прекрати заговаривать мне зубы, – Шали рывком встал с кровати. – Как может ессей, не знающий столь элементарнейших вещей, лично беседовать с Наставником? Этот парнишка, – тут он ткнул пальцем в мою сторону, – просто дурит нам голову. Неужели ты еще не понял?

– Шуа, – Кифа очень серьезно посмотрел на меня. – Ты действительно не знаешь, как можно придать еде любой желаемый вкус?

– Честное слово! – тут уже я вскочил с постели. – Почему вы меня все время в чем-то подозреваете? Я действительно ничего не знаю!

– Хорошо, – Шали снова развалился на кровати. – Будем считать, что ты говоришь правду. Значит, тебе предстоит длинный, длинный путь. Научиться управлять вкусом совсем непросто.

– Но это ничего не значит, – вмешался Кифа. – Дело индивидуальное, зависит от способностей.

– Странно другое, – ответил Шали. – Как получилось, что наш уважаемый юный гений ничего об этом не слышал?

– Ладно, ладно, – Кифа поднялся на ноги. – Пора отправляться на уроки. Твой попечитель еще не вернулся в обитель, поэтому я помогу тебе отыскать комнату для занятий.

– А кто он, мой попечитель?

– Скоро узнаешь. Пошли, и постарайся запомнить дорогу, обратно тебя никто не станет провожать.

Мы вышли в коридор, дверь мягко затворилась, отсекая комнату с сидящим на кровати Шали. Я успел окинуть взглядом желтые столбики света над столиками, пляшущие в воздухи мельчайшие частички пыли, темные ниши в стенах, наши кровати – словом мир, уже ставший моим домом, – и благодатная темнота заполонила окоем.

Кифа, вместо того, чтобы повернуть налево, к уже знакомому выходу из стены, двинулся направо, вглубь коридора.