соперникам, так и партнёрам по команде. Игра продолжалась до тех пор, пока в живых не оставался только один человек.

— Начало довольно жестокое, — хоть и много узнавшая в последнее время о бесчеловечных обрядах индейцев, Ольга всё равно непроизвольно поморщилась. — Я читала, что ацтеки и майя были кровожадными, но об этом обычае не слышала.

— То ли ещё будет, — интриговал мексиканец.

— Оставшегося в живых везунчика и возводили в ранг святого, я правильно понимаю? — попыталась перевести тему Ольга.

— Да, вы полностью правы, — с готовностью подтвердил дипломат. — Именно этот человек в день равноденствия и становился святым. Только вот вряд ли его можно назвать везунчиком, как вы изволили выразиться, — мексиканец криво улыбнулся и едва слышно хмыкнул. Ольга не поняла смысла его фразы, но что-то подсказало ей, что вопросов лучше больше не задавать.

Тон разговора между тем изменился, речь дипломата стала высокомерной и нравоучительной.

— Процесс возведения в ранг святого и изображён на картинах, которыми вы так живописно украсили мясной зал этого прелестного ресторана, — вновь зловещие огоньки сверкнули в бездонных глазах атташе. Ольга напряглась, чувствуя подвох, внутри у неё что-то дрогнуло.

— Единственного человека, оставшегося в живых после кровавой бойни, считали, естественно, самым сильным, выносливым, а потому наиболее достойным для принесения в жертву богам.

Во рту у Ольги стало сухо, она с трудом сглотнула подкативший к горлу комок.

— Победителя в «каменном регби» опаивали настоями дурманящих трав и… — дипломат сделал внушительную театральную паузу, — сдирали с него живьём кожу. Результат запечатлён на фресках. То, что вы приняли за бахрому индейских одеяний, есть не что иное, как лохмотья собственной кожи «везунчика». Ведь так, Ольга, вы его назвали?

Мексиканец закончил экскурс в историю и посмотрел на побелевшую Ольгу орлиным взором.

— Приезжайте в Мексику, познакомитесь поближе с нашей древней культурой, — уже громко, чтобы слышали все присутствующие, произнёс атташе. Потом вновь приблизился к застывшей Ольге и, удовлетворённо улыбнувшись, добавил: — А всем посетителям мясного зала пожелайте от меня лично приятного аппетита.

Дипломат огляделся по сторонам. Рослый, пузатый американский совладелец заведения вполоборота наблюдал за ними и восхищался прытким латиносом, способным за пять минут околдовать девушку и ввести её в состояние, как ему думалось, любовного транса. Ольгины коллеги откровенно завидовали удачливой подруге. По их мнению, она получила от иностранного дипломата заманчивое предложение, да вдобавок ещё и официальное приглашение посетить его заокеанскую родину.

— Ну что, ну как? — наперебой интересовались подруги у подошедшей Ольги приватными подробностями беседы.

— Приятного аппетита, — только и ответила впавшая в прострацию Ольга, заворожённо глядя в спину атташе по культуре, который, раскланявшись с принимающей стороной, вальяжной походкой удалялся из ресторана.

Старые связи

Городок был маленький, провинциальный, скорее уездный, чем губернский. Его тщедушная начинка производила жалкое впечатление: покосившиеся деревянные дома, кривые, ухабистые улицы, рябые фонарные столбы, заросли пыльных лопухов и жгучей крапивы вдоль обшарпанных дощатых заборов. Центром местной вселенной служила привокзальная площадь. Именно вокруг неё концентрировалась жиденькая, слабо пульсирующая жизнь. Рядом с массивным красно-жёлтым станционным зданием, словно белые поганки около большого пня, приютились ряды коммерческих палаток. Отсюда же по деревням и сёлам отправлялись рейсовые автобусы — старые, проржавевшие, видавшие виды пазики.

Нормальной работы в городе последние годы не было. По этой веской причине почти всё мужское население, трудоспособное и не очень, безбожно хлестало любую доступную спиртосодержащую гадость. Выбор профессий в городке и всегда-то был невелик. А после скоропалительного перехода страны на рыночные отношения, когда исчезли привычные государственные заказы и впало в коматозное состояние большинство заводов и фабрик, стало совсем плохо.

Правда, с началом эпохи коммерциализации у тружеников появились два новых пути приложения оставшихся физических сил и творческих возможностей, чтобы не помереть с голодухи.

Первый, наиболее доступный, состоял в организации розничной торговли. Можно было официально снять небольшую палатку у вокзала, лоток или прилавок на колхозном рынке, а то и просто поставить на перекрёстке столик или два фанерных ящика и пытаться продавать с них всякую всячину. В былые годы это называлось спекуляцией, считалось уголовным деянием и довольно строго каралось законом. Но теперь пришли другие — свободные и демократические — времена, и умение продать второсортную лабуду дороже, чем она стоит на самом деле, получило красивое и многозначительное иностранное название — бизнес.

Второй, более тернистый путь уводил от закона ещё дальше. Никто не понял, откуда и каким образом появились в городке бандиты, однако бритоголовые пацаны очень быстро стали повседневной обыденностью. Раньше, ввиду отсутствия на окрестных просторах достойных объектов для наживы, наглых и накачанных ребят на улицах не встречалось. Худосочная шпана водилась всегда, это правда: по подворотням шарилась, на пустырях собиралась, в тёмных закоулках подвыпивших простофиль поджидала. Но чтобы что-то серьёзное? Ни-ни! Теперь же с первого взгляда узнаваемых субъектов, отличающихся специфической манерой поведения, появилось столько, что поневоле задумаешься: а какова, собственно, область применения их «талантов»?

Конечно, коммерческая деятельность местного масштаба зоной криминальных интересов стать не могла по причине её даже не малозначительности, а, прямо надо сказать, утробно-зачаточного состояния. Поэтому новоявленные «романтики с большой дороги» стали использовать удобное — равноудалённое — расположение городка от областного центра и культурной столицы, в коих и промышляли.

В общем, что касается молодых жителей, то почти все они попадали на местный погост двумя основными дорогами: либо травились вонючим пойлом, купленным задёшево у подпольного бутлегера, либо получали пулю в ночной разборке.

Те же уникумы, кому удавалось избежать обоих вышеописанных путей и с огромными усилиями вырваться в большой мир, в родных местах больше не появлялись. Они старались забыть своё провинциальное прошлое как дурной сон, чурались даже упоминания о нём. На малой родине о них мало что слышали, и их бренных останков местное кладбище не удостаивалось.

Для женского населения уезда ситуация была схожая. Жизненная альтернатива выглядела так: либо, поверив в красивую сказку сутенёра, на время покинуть город, либо, стиснув зубы и закрыв глаза, остаться в нём и работать в местной столовке или продмаге.

Самые симпатичные и бойкие, как правило, велись на рассказы об умопомрачительных карьерах путан. Они выбирали первый, как им по неопытности казалось, более простой, путь к обеспеченной и счастливой жизни. Ну а других ждали общепит и городская сфера услуг. Хотя, конечно, то, что предоставляла местная сфера, услугами можно было назвать ну с очень большой натяжкой.

Замызганные столовые и затрапезные кафе не отличались широким ассортиментом, высоким качеством блюд и достойным сервисом. По причине головокружительной инфляции, дороговизны продуктов и отсутствия у местного населения средств к существованию