Через десять минут Владимир с удовольствием разглядывал свое отражение. Он вновь нравился самому себе. На нем отлично сидел модный шалоновый сюртук песочного оттенка. Муаровый жилет, светлые, строгого покроя брюки, лощенные ваксой, узконосые штиблеты, кожаные перчатки в тон пиджаку, трость с золотым набалдашником и фетровая бобровая шляпа тонкой выделки дополнили весь ансамбль. Лицо казалось свежим и отдохнувшим, серые глаза сияли, роскошные волосы лежали мягкими кудрями.

Он собирался уже покинуть ванну, как взгляд случайно упал на мозаичный пол уборной. Каменные плитки были густо заляпаны подозрительными красно-бурыми каплями.

Дорожка из капель шла к самой купальне. Владимир осторожно подошел к объемистой ванне, поднялся на ступеньку и заглянул вовнутрь.

– Черт, опять здесь это! Ну, сколько можно? Меня сейчас стошнит! – крикнул он.

Купальня до самого верха была наполнена кровью! Багровые пятна заляпали края и поручни, лужицы крови растеклись и по полу. Владимир пошатнулся и зажмурил глаза. Пространство дрогнуло, послышался чавкающий, сосущий звук, где-то внизу открылась невидимая крышка – и вся кровь с шумом унеслась в широкую подземную воронку. Владимир открыл глаза – ванна оказалась пустой и чистой, отмытым и влажным выглядел и мозаичный пол, банные полотенца лежали аккуратной стопкой. Во всем царил порядок и свежесть. Было такое ощущение, что пришла невидимая горничная и навела в этой комнате идеальную чистоту.

– Возможно, я – ханжа и слишком брезглив. Но, право, господа, вот так-то ведь гораздо лучше! – ухмыльнулся Махнев, – а, впрочем, пардон, я кажется, снова забываюсь.

Он вернулся в спальню и только тут заметил кружевной парасоль Полин. Зонтик валялся рядом с кроватью. «Странно, ведь я вчера шел лишь за тем, чтобы отдать его хозяйке. Я точно помню: на входе в зловещий дом зонт был со мной. Как же получилось, что он снова у меня? Разве я не отдал его горничной? Как ее имя? Анетт! Ума не приложу. Ладно, отдам при случае», – он поднял зонтик и сунул его в шкаф. «А хороша была белокурая чертовка Анетт, да и Акеми тоже недурна…» – постояв пару минут в задумчивости, Владимир тряхнул кудрями и направился к выходу.

Ноги сами собой привели его в столовую. Внутренне волнуясь, он присел за дубовый стол. «Необходимо сосредоточиться и сделать мысленный заказ. Я хочу… Я хочу… А вот, хотя бы мясную рульку, такую же, как на натюрморте в спальне. И хлеба, и луку, и овощей. Хочу пряженцев, икры, паштетов… Хочу…» – он зажмурил глаза, нос уловил разные запахи. Волнующе пахнуло пирогами, бараньим супом, омарами, гусиным паштетом.

Он снова открыл глаза, от волнения затряслись руки: «Сейчас я все это закажу! И пусть только попробуют мне это не предоставить». Ароматы сводили с ума. Он случайно посмотрел на стены. Еще вчера на них красовались портреты каких-то дам, знатных господ, пасторальные пейзажи. Куда все исчезло? Тематика картин изменилась до неузнаваемости… На одном из огромных полотен была изображена средневековая царская зала с роскошным обеденным столом. Художник проявил чудеса живописного мастерства. Все блюда и закуски, изображенные на картине, выглядели словно настоящие: толстобрюхие жареные рыбины поблескивали капельками прозрачного жира; розоватое мясо, надрезанного поросенка, сочилось свежим соком и источало головокружительный аромат; тут же стояли блюда с запеченными гусями, лебедями, рябчиками и цесарками; свисали долу гигантские гроздья янтарного винограда; красные яблоки, желтые зернистые груши так и манили к себе. Повсюду были расставлены серебряные кубки, полные ароматным вином. За столом восседал правитель (Владимир так и не узнал его образ) в длиннополом кафтане из амарантового виссона[49], соболиной шапке и с бородой, словно у попа. Справа и слева от него располагалась многочисленная именитая челядь.

На другой картине была изображена дородная, краснощекая купчиха. Крупную коровью голову украшал калач из толстой русой косы. Таких купчих можно было встретить повсюду в среднерусской полосе. Купчиха сидела в тени раскидистых деревьев, на летней веранде, перед ней стоял овальный обеденный стол. Огромные груди, облаченные в васильковый ситец простонародного сарафана, покоились двумя холмами прямо на столе. Полную шею обхватывали красные стеклянные бусы в три ряда. Купчиха самодовольно улыбалась. На глуповатом, круглом лице сияла сытая улыбка, холеная белая рука, растопырив веером короткие пухлые пальцы, держала китайское блюдце с ароматным чаем. Купчиха чмокала маслеными губами, маленькие глазки осоловели от удовольствия. И было из-за чего! На столе красовались румяные пироги трех или четырех начинок, пышная кулебяка, стопка опарных блинов, холодная паюсная икра, вазочка с вареньем, туесок с медом, сливочник, наполненный свежими сливками… У Владимира от голода кружилась голова.

На третьей картине шла царская охота, вернее пиршество после нее. Недавно убитый кабанчик жарился на раскаленном вертеле. Пылали угли, выпуская по ветру трескучие искры. Стол, покрытый светлой скатертью, изобиловал разными закусками. Тут и там возвышались вазы с фруктами; спелые арбузы алели рассыпчатой, крупяной влагой; судки с паштетом плавились от жира; пироги, изысканные закуски и множество разнообразного жареного, душистого мяса.

«Я сойду с ума от ваших гастрономий. Если вам жалко делиться со мной вашей трапезой, можете дать мне хотя бы кусочек мяса, пару пирожков, и… немного вина. Сейчас я сосредоточусь и сделаю этот заказ. Это просто, я знаю, что просто… Это – проще пареной репы», – уговаривал сам себя Владимир.

Вдруг раздался грохот – на дубовый стол откуда-то сверху свалился темный, закопченный чугунок. Из чугунка валил пар. Но это был не мясной пар. Пахло как-то просто и незатейливо.

«Пахнет какой-то кашей или травой. Интересно: что там? Какой гадостью решили накормить меня на этот раз?» – с тревогой подумал Владимир. Он приподнял горячую крышку и чуть не обжег пальцы. Крышка с гулким грохотом ударилась о каменный пол, Владимир чертыхнулся. Чугунок был полон желтыми кусками… пареной репы.

– Спасибо огромное, – с горечью промолвил Владимир. – А не боитесь, что от постного меню ваш грешник просветлеет духом? Не ад, а монастырь какой-то.

Но делать было нечего – он понял, что сегодня ничего другого ему не предоставят. Рука потянулась за репкой. Он откусил и поморщился – на зубах захрустела сладковатая мякоть неприхотливого русского корнеплода. Махнев был голоден, а оттого даже простенькая репка показалось ему необыкновенно вкусной.

Пока он уписывал желтые куски, картины на стенах ожили. Все персонажи принялись с огромным аппетитом поглощать разнообразные, вкусно пахнущие закуски. Царские едоки шумно пили вина и закусывали окороками жареной дичи. Слышался легкий гул застольной беседы, звон серебряных кубков, радостная возня. О чем они говорили, Владимир не слышал, зато было отчетливо слышно, как они едят. Махнев видел, как шевелятся их жадные рты и вздрагивают красные шеи. От смачного пережевывания у царских слуг трещало за ушами. Все они чавкали, причмокивали, облизывали смуглые пальцы и искоса поглядывали на Владимира. Их хитрые и наглые глаза подмигивали, довольные бородатые рожи ехидно похохатывали. Сам царь протянул нечистые волосатые руки к заливной рыбе…