мне свой член…

Лора тихо вскрикнула. Заговорила лишь через две минуты:

— Зачем он это сделал? Что он хотел этим сказать?

— Не знаю. Продемонстрировал, и все.

— Мне это неприятно!

— А мне, думаешь, приятно?

— Не знаю… Я в ужасе…

Алик тронул жену за плечо:

— Ты сердишься?

— Просто мне неприятно. Мне отвратительно. Мне все отвратительно и противно!..

Лора заплакала. Алик вспоминал дорогу и не мог отвлечься. Он сказал:

— В следующий раз захвачу кухонный тесак.

— Ты намерен часто здесь бывать? — рыдая, спросила Лора.

Минут через десять они выехали на шоссе. Еще через полчаса были дома. Алик хотел выпить чаю, но Лора приняла димедрол и заснула. Алик посмотрел телевизор и лег на веранде.

К утру все было почти забыто. Алик и Лора вновь были счастливы.

— В театр, — говорила Лора, — можно и не ходить.

— Особенно при наличии кабельного телевидения, — соглашался Алик…

А двоюродного брата год спустя чуть не задушили проволокой в метро. Причем в одном из лучших районов города.

На улице и дома

Посвящается Арканову и Горину

Моя жена сказала:

— И еще звонил Габович. У него есть дело. Обещал зайти.

— Я знаю. Наверное, хочет дрель попросить. Мне говорили, он купил стеллаж…

Габович был моим соседом и коллегой. Вернее, не совсем коллегой — он был филологом. Работал над сенсационной книгой. Называлась она — «Встречи с Ахматовой». И подзаголовок: «Как и почему они не состоялись». Что-то в этом роде…

Я начал зашнуровывать ботинки.

— Ты куда?

— Прогуляюсь. Куплю сигареты.

— А как же Габович?

— Если он меня застанет, это будет долгий разговор. А мне работать надо.

— Когда же ты вернешься?

— Как только он уйдет. Подай мне знак.

— Какой?

— Зажги, допустим, свет в уборной.

— Свет в уборной и так постоянно горит.

— Тогда потуши.

— Лучше я повешу на окно вот эту тряпку.

— Ладно…

Я спустился в холл. Крадучись, проследовал мимо лифта. Вышел на улицу. К этому времени начало темнеть. Кроме того, я перешел через дорогу. Так что Габович не должен был меня заметить.

Я купил пачку «Мальборо». Прогулялся до русского магазина. Взял для мамы газету. Тут же у кассы выпил бутылку «Перье».

Потом меня остановил Давыдов из «Русского слова». Спросил, как дела. Я в ответ поинтересовался:

— Как здоровье Эпштейна?

— Да вот, — отвечает, — собираюсь в больницу ему позвонить. Инфаркт — это, сам понимаешь, не шутки.

— Привет ему, — говорю…

Я вернулся к дому. Белой тряпки не было. А между тем становилось все прохладнее.

Тогда я зашел в «Подмосковье», спросил чашку кофе. Может, думаю, съем что-нибудь.

— Дайте, — говорю, — меню.

— Меню нет.

— То есть как это?

— Я вам и так скажу, что есть.

— Я не запомню.

— Запомните. Потому что у нас есть только шашлык.

— Поразительно, — говорю, — я как раз шашлык-то и хотел…

Я поел. Выпил кофе. К этому времени публика собралась, музыка заиграла. Помню, руководитель ансамбля воскликнул:

— Внук Ираклий поздравляет с днем рождения бабушку Натэллу. В ее честь исполняется лирическая песня…

Он выждал паузу и торжествующе договорил:

— Лирическая песня: «Ты еще жива, моя старушка!..»

Я расплатился и вышел на улицу. К этому времени стемнело. Наш шестиэтажный дом массивно выступал из темноты.

Однако тряпки не было.

Между тем я почувствовал холод. Зашел в спортивный магазин напротив фотоателье. Купил себе фуфайку за тринадцать долларов. Тут же натянул ее. И лишь тогда заметил спереди эмблему — череп, две берцовые кости плюс шизофреническая надпись: «Ты это прочел? Значит, ты подошел слишком близко!»

Хожу я по улице в этой дегенеративной фуфайке. Приближаюсь к своему дому. Свет в окне горит, а тряпки нет.

Я подошел к автомату. Трубку берет жена.

Я говорю:

— Отвечай только «да» или «нет».

— Нет, — сказала моя жена.

— Что — нет?

Молчание.

— Габович у нас?

— Да.

— А ты говоришь — нет… Он уходить не собирается?

— Да.

— Что — да? Да — собирается? Или да — не собирается?

— Я думаю — нет.

— Значит, не собирается?

— Нет.

— Смотри не угощай его.

— Ни в коем случае.

— Про тряпку не забыла?

— Нет…

Я снова прошелся до русского магазина. Встретил Давыдова. Он говорит:

— Ты знаешь новость — Эпштейн скончался. Я только что ему в больницу позвонил. Хотел заехать, навестить, и вот…

— Ужасно, — говорю…

Тут я решил позвонить одной знакомой женщине. Так, ничего особенного. Просто знакомая женщина лет тридцати из соседнего дома. Без мужа.

Порылся в записной книжке. Звоню. Эта самая Нелли мне отвечает:

— А, это ты?! Я думала, забыл меня совсем…

— Можно, — спрашиваю, — зайти?

Тут некоторая пауза возникла. И затем:

— Ты извини, я не одна.

— Ладно, — говорю, — в следующий раз.

В ответ раздается:

— Следующего раза не будет. Между нами все кончено. У тебя жена и дочка. Должна я наконец и о себе подумать?..

И Нелли вешает трубку.

Тут я задумался. Все люди жестоки по-разному. Мужчины, например, грубят и лгут. Изворачиваются, как только могут. Однако даже самый жестокий мужчина не крикнет тебе: «Уходи! Между нами все кончено!..» Что касается женщин, то они произносят все это с легкостью и даже не без удовольствия: «Уходи! Ты мне противен! Не звони мне больше!..»

Сначала они плачут и рыдают. Потом заводят себе другого и кричат: «Уходи!»

Уходи! Да я такого и произнести не в состоянии…

Я взглянул на часы — половина одиннадцатого. Кинотеатры закрыты. Денег практически нет. Дело приближается к ночи.

Окна мои призывно светились. Белая тряпка отсутствовала.

Зато хоть окончательно стемнело. Череп и кости на моей фуфайке перестали выделяться. Да и надпись утратила смысл.

Я снова позвонил домой. И звука еще не произнес, а жена мне твердо отвечает:

— Нет.

— Нет в смысле — да? Габович у нас?

— Да, — слышу.

И думаю — что там у них происходит? Может, какой-то серьезный разговор? Или какое-то важное дело?

Даже чувство ревности во мне зашевелилось.

Вешаю трубку. Звоню Рафаилу, который торгует недвижимостью. Благо живет Рафаил за углом.

— У тебя деньги, — спрашиваю, — есть?

— Допустим, нет. Зато есть виза, мастер-кард, америкэн-экспресс… А что?

— Поедем куда-нибудь.

— В смысле?

— Я не знаю… В Канаду… Или в Бразилию…

— С удовольствием, — отвечает, — но у меня Рита больна. Может, через недельку?

— Через недельку, — говорю, — я уже, пожалуй, дома буду.

— А сейчас ты где?

— Гуляю.

— Ты выпил?

— Это мысль. Брось-ка мне в окошко долларов пятнадцать.

— Я же сказал — денег нет. Завтра будут.

— А до завтра мне под окнами бродить?

— Если хочешь, зайди.

— Лучше сделай мне одолжение. Позвони в «Форест дайнер». Предъяви свою