– С нами Бог! – выкрикнул в очередной раз Ги и, отбросив павезу, устремился вверх.

– Назад! – крикнул Томас. – Назад!

Внутри, на винтовой лестнице, на случай прорыва врага дожидались трое ратников, но сперва нужно было пропустить в башню новых лучников. Ускользнуть удалось не всем. Одного Ги подсек мечом по ногам, а когда тот упал, вонзил свой длинный клинок ему в пах. Воин завопил, кровь каскадом полилась вниз по ступенькам. Томас сделал выпад луком в грудь Ги, заставив его отпрянуть, но тут Сэм схватил Томаса и затащил в дверной проем. Они устремились по изгибавшейся направо лестнице, пока не поравнялись с тремя дожидавшимися выше ратниками.

– Мы задержим их, – сказал Томас этим троим. – А ты, Сэм, наверх! Быстрее!

Томас остался на лестнице. Сэм и остальные семеро лучников знали, что им делать, когда они доберутся до вершины башни, тогда как для Томаса самым важным было остановить людей Ги, поднимавшихся по ступенькам к первому залу. Атакующим приходилось двигаться, постоянно поворачивая направо, и это ограничивало возможность действовать правой, державшей меч рукой. В этом смысле люди Томаса имели бо́льшую свободу в использовании своего оружия, однако один из первых среди бойцов Ги, орудовавший насаженной на короткую рукоять секирой с широким лезвием, оказался левшой. Рванувшись вперед, он всадил топор в ногу преграждавшего ему путь ратника, и тот рухнул, загремев мечом, щитом и доспехами. Топор обрушился снова, раздался краткий пронзительный крик, потом Томас выпустил стрелу на расстоянии трех шагов, и левша повалился навзничь со стрелой в горле. За ней, задев изгиб стены, последовала стрела из арбалета. Томас увидел, что Женевьева собрала четыре самострела разбойников и, разрядив первый, уже подняла второй, выбирая очередную мишень.

Сэр Гийом между тем оказался в отчаянном положении. Нападавшие имели численное превосходство, а он был загнан в угол и не имел возможности отступить. Оставалось лишь сомкнуть щиты перед навозной кучей, перегородив пространство между образующими угол стенами, чтобы не дать неприятелю зайти с флангов. Едва это было сделано, люди Ги налетели на его маленький отряд, и щиты приняли на себя удары мечей и топоров. Люди сэра Гийома пытались оттеснить врагов щитами и делали мечами выпады, целя в живот или грудь, но один из противников, могучий детина с изображением быка на тунике, орудовал тяжелой булавой. Он молотил этим насаженным на прочную рукоятку железным шаром, пока щит англичанина не обратился в ивовые щепки, удерживаемые вместе лишь кожаным покрытием, а у державшего щит было раздроблено предплечье. Правда, тот попытался ударить сломанным щитом в лицо атакующего, но другой француз вонзил в его живот меч, и он упал на колени. Между тем сэр Гийом, увернувшись от булавы, перехватил ее и рванул на себя. Француз, не удержав равновесия, налетел на сэра Гийома, и рыцарь, не имея возможности отвести меч, чтобы сделать выпад, ткнул недруга в глаз крестовиной эфеса. Но вражеского бойца не остановило и это: с выбитым глазом, с окровавленным лицом, он рвался вперед. За ним ломились еще двое, норовя разорвать короткую линию англичан и перебить их по одному. Раненого английского ратника, упавшего на колени, молотили сразу двумя мечами, а когда он подался вперед и его вырвало, один из французов нанес ему удар в щель между шлемом и спинными латами, перерубив шейные позвонки. Боец с булавой, хоть и лишившийся глаза, еще не был повержен и упал лишь после того, как сэр Гийом вонзил свой меч ему в грудь, пробив кольчугу. В следующий миг другой француз мощным выпадом нанес удар в грудь самому сэру Гийому, и тот отлетел назад, на кучу навоза.

– Они покойники! – заорал Фальк. – Им конец!

И в этот миг в спины ратников Фалька с башни полетели стрелы.

Тем, кто был защищен латами, стрелы, попавшие не под прямым углом, не причинили вреда, соскальзывая с гладкой металлической поверхности, но кольчуги и кожу острые тонкие наконечники прошивали насквозь, так что в одно мгновение четверо нападавших оказались убитыми, а еще трое ранеными. Лучники обратили свои луки против арбалетчиков в воротах.

Сэр Гийом, как оказалось не раненый, а лишь сбитый с ног, ухитрился встать. Его щит был расколот, и он отбросил его, но тут раненый боец с быком на тунике приподнялся на колени и обхватил нормандца за пояс, силясь повалить снова. Сэр Гийом, держа меч обеими руками, обрушил тяжелую головку эфеса на шлем противника, однако тот и падая увлек его за собой. Нормандец, гремя доспехами, упал и выронил меч, в то время как здоровенный враг попытался вцепиться ему в горло и задушить. Левой рукой сэр Гийом шарил по вражескому нагруднику, нащупывая его нижний край, а правой вытащил из ножен кинжал. Удар пришелся как раз под стальную пластину, располосовав живот и выпустив внутренности. Злобное, лоснящееся от пота и крови лицо врага исказилось болью: он зарычал и оскалился.

С башни в людей Фалька летели новые стрелы.

– Сюда! – громко позвал Ги Вексий, появившись в дверном проеме над крыльцом. – Фальк, сюда! Оставь их! Сюда!

Фальк ревущим, как труба, голосом повторил приказ. Насколько он мог видеть оборонявшихся в углу внутреннего двора защитников замка, осталось в живых только трое, но пытаться добить их означало рисковать тем, что лучники с башни перестреляют всех его людей. Из бедра у Фалька торчала стрела, но он, не чувствуя боли, взбежал по ступеням и ввалился в дверной проем, где уже мог не опасаться стрел. Теперь у Ги осталось пятнадцать человек. Прочие были мертвы или лежали раненые во дворе. Один боец, уже пораженный двумя стрелами, пытался ползти по ступенькам, но еще две стрелы вонзились ему в спину, отбросив его назад. Он дернулся, и рот его открывался и закрывался в спазмах, пока последняя стрела не перебила ему позвоночник. Лучник, которого Ги не заметил раньше, ибо он лежал на соломенной подстилке, с трудом проделал несколько шагов через двор и ножом перерезал раненому ратнику горло, но выпущенная из проема ворот арбалетная стрела тут же поразила и его, бросив на тело жертвы. Лучника вырвало, он несколько раз дернулся и затих. Сэр Гийом был в отчаянном положении. Мало того что оставшихся у него двоих человек было явно мало, чтобы прорваться к двери на помощь своим, да и сам он получил кровоточащую рану, как вдобавок на него еще вдруг навалилась слабость. Приступ рвоты вывернул ему желудок, голова закружилась, и его повело так, что он едва устоял на ногах, привалившись к стене. Джон Фэрклот, с пробитым животом, истекая кровью, умирал на куче навоза. Сэр Гийом хотел сказать умирающему англичанину хоть что-нибудь утешительное, но на него накатила волна тошноты. Его снова вырвало, а доспехи вдруг словно потяжелели. У него почему-то осталось одно-единственное желание – лечь и не двигаться.

– Мое лицо, – произнес он, обращаясь к одному из уцелевших, ратнику из Бургундии. – Посмотри на мое лицо!

Бургундец посмотрел и непроизвольно вздрогнул, увидев красные нарывы.

– О господи Исусе! – простонал сэр Гийом, поняв все по выражению лица воина. – Господи, чтоб мне провалиться, Исусе!

Он вяло привалился к стене и потянулся за мечом, словно привычное оружие могло придать ему сил.