— То, что ты сейчас увидишь, Джеймс, мистер Каннинг нашел неподалеку от острова Капри. Говорят, одна такая была у императора Тиберия. Он держал ее для своих удовольствий.

Замок поддается. Молина осторожно открывает дверь, как будто то, что находится по ту сторону, может испугаться. Следом за ним входит Джеймс. В воздухе стоит вонь от рыбы. Освещенная фонарем поверхность бассейна кажется мраморной. Молина опускается на корточки у самого края воды.

— Подойди, друг мой. Она тебе ничего не сделает.

Но Джеймс не боится, он лишь испытывает недоверие. Ему на память приходит Гаммер, трясущий бутылкой с бесполезной дрянью над головами пожирающей его глазами толпы. Может, и Молина морочит ему голову?

На дне бассейна заметно какое-то движение, точно извивается чья-то тень. Джеймс опускается рядом с художником на колени и внимательно смотрит в глубину.

— Видел? — спрашивает Молина.

— Нет, ничего не видел.

Вода мутная. Там, где ее пронизывает свет, глаза Джеймса различают ярко-зеленые, похожие на нечистоты, частички. Молина опускает в бассейн руку. Говорит тихо и нежно, как с любимой: «Venga, carina, venga».[27]Вода взрывается, свет бешено скачет по поверхности. Вырисовывается нечто, поднимающееся к ним из глубины и раздирающее хилые мускулы воды. У самой поверхности проносится что-то — кажется, голова. Мелькает бронзовый цвет, и раздается крик, похожий на крик чаек, отчаянный, жуткий. Секунду Джеймс ее видит, очерченную водоворотом собственного движения; глаз, явно человеческий и явно нездешний; мощное белое плечо, длинная, изогнутая спина, хвост с приставшими к нему водорослями и корочкой прилепившихся ракушек; широкий, рваный, похожий на гребень, хвостовой плавник. Она снова кричит, переворачивается на спину, показывая белую с розовым грудь, и ныряет в глубину, ритмично плеща хвостом и уходя от неглубокой сети пронизывающего воду света. Волны бьются о каменную стену бассейна, затем медленно-медленно стихают.

Молина выпрямляется, жестом велит мальчику идти вперед, они выходят, художник плотно закрывает дверь, запирает ее на замок и кладет ключ в карман. Начинается дождь. На озерной глади капли дождя образуют маленькие белые цветочки. Они бегут к дому, и по дороге чудесное неопрятное существо, принадлежащее Каннингу, заплывает в самые отдаленные уголки сознания мальчика, кружится там, питая его мечты и пробуждая ощущение странной неловкости.

В январе наступают заморозки. А в феврале приходит неожиданная оттепель. Реки плещутся у берегов, на дорогах каша. В праздник Святого Валентина Джеймс получает перевязанный нитью локон волос. Опять загадка, почерк чрезвычайно своеобразен. В следующий раз повстречав близнецов, он пытается разглядеть, у которой недостает отрезанной ножницами пряди, но в густой копне колечек и кудряшек разобрать ничего невозможно. Может, это подарок от них обеих. Раз уж у них одинаковые мысли, то почему бы им не испытывать одинаковых чувств? Неделю он пользуется локоном вместо закладки, потом теряет, возможно позабыв его в книге «De revolutionibus»[28]или среди страниц первого издания ньютоновской «Оптики», принадлежащей мистеру Каннингу. Близится самый важный день в жизни девочек. При одной мысли об этом они иногда даже теряют сознание.

Гости. Дюжина экипажей, облепленные грязью колеса. Слуги в дверях, точно пчелы у входного отверстия в улье, мистер Каннинг в камзоле из плотного зеленого бархата — безмятежный хозяин. Джентльмены раскланиваются, пожимают хозяину руку, произносят что-нибудь добродушно-шутливое, однако настроение у них, судя по всему, невеселое, отрешенное, словно в каждой из их голов сложена хрупкая пирамида идей, которые требуют ежесекундного внимания. Сжимая в руках трости, они спешат в мраморный зал. Наконец приезжает последний гость; его кони забрызганы грязью до самых удил. Слуги несут толстого господина через лужи к каменным ступеням.

— Дорогой мой Бентли.

— Мое почтение, Каннинг. Гнуснейшая погода.

Джеймс, затаившись, следит за гостями сквозь балясины перил над залом. Посмотрев вверх, Каннинг замечает мальчика и кивает, ничего более, но они понимают друг друга: Каннинг встретится с ним позже, Джеймс должен прийти. Все абсолютно ясно.

Внизу течет беседа, а сверху Джеймс наблюдает скопление голов; затем все следуют за Каннингом в сторону западного крыла. Дом проглатывает их. Слуга соскабливает с пола оставленную башмаками грязь.

Джеймс ждет в мастерской Молины. Портрет близнецов закончен и небрежно прислонен к кровати художника.

— Я боялся показывать его близнецам, — говорит Молина. — Живопись — недоброе искусство. Искусство вообще не бывает ни добрым, ни учтивым. Они вошли и стали смотреть, долго смотрели. Они очень счастливы. Так счастливы, что даже расплакались. Я тоже расплакался, ибо картина моя истинна. Я подумал о тебе, друг мой, о твоем портрете. Полагаю, мне будет очень нелегко, но я бы хотел попытаться. Ты согласен, не правда ли?

Согласен. Джеймс стоит спиной к невзрачного вида коричневой драпировке. На стол рядом с ним Молина кладет открытую книгу, которую утащил из библиотеки, когда мистер Коллинз вышел, повинуясь зову природы. Это редкое издание Бартоломео Евстахия «Tabulae Anatomicae Clarissimi Viri»,[29]раскрытое на странице с изображением мужской фигуры, ступни которой помещены в двух нижних углах, а кисти уперлись в небо. Голова повернута в сторону и напоминает воспаленную луну, кожа полностью удалена, дабы обнажить кровеносные сосуды. На рисунке сосуды похожи на запутанную корневую систему. В качестве анатомической иллюстрации это изображение обладает странной экспрессией. Кажется, что человек осознает свое состояние, испытывает боль и отвращение, словно он стал жертвой некоей омерзительной и необъяснимой хирургической операции. Открытое глазу сердце напоминает неаккуратно упакованный сверток. Видны даже мельчайшие сосуды полового члена. Небольшой темный отросток висит между освежеванных бедренных мускулов. Можно сказать и больше: изображенный на рисунке мужчина похож на объятого ужасом человека, который ждет возвращения своего мучителя. Молина находит, что рисунок должен присутствовать на портрете. Но не говорит почему. Наверное, решает Джеймс, чтобы показать его интерес к подобным вещам.

Молина рисует, сначала при свете дня, потом зажигает свечи. Первые наброски выбрасывает. Глядя на последующие, осторожно кивает. Джеймс смотрит на разбитые часы и говорит:

— Мне пора идти.

Молина кивает: