– Учителя имеют собственные автомобили, кроме того, в гараже стоит школьный транспорт, в частности несколько микроавтобусов.

– Учителя?! – задохнулся Локвуд. – Вы намекаете, что кто-то из учителей?!

Линли не дрогнул.

– Совершенно необязательно. – Он подождал, чтобы до директора дошел смысл этого ответа, а затем продолжал: – У вас здесь много работников: уборщицы и экономки общежитий, и привратники, и повара, не говоря уж о женах преподавательского состава, которые также живут в кампусе, и о самих учениках.

– Вы сошли с ума, – глухо проговорил Лок-вуд. – Тело мальчика найдено вечером в воскресенье, а исчез он в пятницу. Несомненно, он отощел подальше от школы, а потом остановил проезжавшую машину.

– Возможно. Однако он ушел отсюда в школьной форме, значит, он не боялся, что в нем опознают ученика Бредгар Чэмберс и вернут его обратно в школу.

– Он пробирался полями, канавами, лесом, пока не отошел достаточно далеко. Мальчик был вовсе не дурак, инспектор. Иначе он не получил бы стипендию. Мы имеем дело с очень умным подростком.

– Да, насчет стипендии. Почему школа остановила свой выбор именно на Мэттью?

Локвуд вышел из-за стола, прошел к бюро и возвратился с папкой в руках. Быстро перелистывая ее содержимое, он сказал:

– Родители зарезервировали для него место, когда Мэттью было восемь месяцев. – Он глянул на Линли, словно опасаясь, что из его слов инспектор сделает какой-то неблагоприятный для Бредгар Чэмберс вывод. – Обычно именно так записываются в частные школы. Вы ведь это знаете. Вы сами учились в Итоне, не так ли?

– Так что насчет стипендии? – настаивал Линли, предпочитая пропустить мимо ушей этот вопрос.

– Всем будущим третьеклассникам мы рассылаем информацию относительно имеющихся в нашем распоряжении стипендий. Данная стипендия предназначалась для ребенка из недостаточнообеспеченной семьи, проявившего способности к учебе.

– Как отбирается кандидат на эту стипендию?

– Каждый член попечительского совета вносит свое предложение, а я, на основании их рекомендаций, делаю окончательный вывод.

– Ясно. Кто же выдвинул кандидатуру Мэттю Уотли?

Локвуд замялся:

– Инспектор, такие вещи мы обычно не раскрываем.

Линли требовательно приподнял руку:

– Мы расследуем убийство.

На миг их взгляды столкнулись, они боролись, не желая уступать. Сержант Хейверс перестала писать и подняла голову, держа карандаш наготове.

Локвуд продержался десять секунд и сник.

– На стипендию Мэттью выдвинул Джилс Бирн, – сказал он. – Вам, конечно, известно это имя.

Разумеется. Джиле Бирн, блестящий специалист, обнажающий политические, социальные и экономические изъяны страны. Человек, наделенный ядовитым умом и остро отточенным языком. Выпускник Лондонской школы экономики, ведущий программу на радио Би-би-си, где он регулярно пропускает через мясорубку всякого, кто отважится дать ему интервью. Да, это, несомненно, любопытно, но еще интереснее другая ассоциация, которую сразу же вызвало у инспектора это имя.

– Бирн. Значит, префект «Эреба», Брайан Вирн?..

– Да. Он его сын.

До чего же Эмилия Бонд не любила дни, когда урок в старшем шестом начинался сразу после ланча! За эти два года она не раз обращалась к директору Бредгар Чэмберс с просьбой изменить расписание так, чтобы занимающиеся химией выпускники являлись к ней по утрам. Они не способны сосредоточиться после ланча, вновь и вновь втолковывала она Локвуду. В желудке переваривается пища, кровь отливает от мозга. Как могут люди целиком посвятить свое внимание формулам и экспериментам, если этому препятствуют самые примитивные физиологические процессы, проходящие в их организме?!

Директор выслушивал ее жалобы, всячески изображая сочувствие, обещал разобраться и всякий раз оставлял все по-прежнему. Словно головой о стену бьешься! А его нестерпимая, отечески покровительственная улыбочка с трудом скрывала, с каким неодобрением Локвуд воспринял ее появление в школе. Ей едва сравнялось двадцать пять лет, и она была здесь единственным преподавателем женского пола. Судя по роже директора, он опасался, как бы ее присутствие не развратило старшеклассников, словно в кампусе не было куда более привлекательных для них девиц из младшего и старшего шестого класса – девяносто юных красоток! Нет, Локвуду явно казалось, что Эмилия Бонд являет собой для юношей угрозу именно как член преподавательского состава!

Нелепость! Эмилия вполне отдавала себе отчет в том, что никак не может привлечь внимания восемнадцатилетнего юноши. Она, разумеется, была достаточно симпатична, но на фламандский манер, пышнотелая, крупноватая для своего роста, хотя отнюдь не полная. Она достаточно занималась спортом, чтобы не бояться растолстеть, но прекрасно понимала, что едва она забросит теннис, велосипед, плавание, гольф, бег трусцой и пешие прогулки, как тут же раздастся, точно супоросая свинья. Однако упражнения, спасавшие ее фигуру, плохо сказывались на цвете лица. От природы у нее была очень белая кожа, но постоянное пребывание на солнце вызвало появление множества веснушек на носу, щеки обветрились, волосы пришлось остричь, чтобы не мешали, и уложить короткие, редкие, добела выгоревшие пряди в прическу, которую Эмилия, не склонная себе льстить, считала подростковой. Ни один мальчик в этой школе не мог бы отнестись к ней иначе чем с братской привязанностью. Черт побери, она тут сделалась всеобщей старшей сестрицей, тому посоветуй, этого по плечу похлопай. Она ненавидела эту роль, но продолжала разыгрывать ее перед всеми.

Перед всеми, кроме Джона Корнтела. При одной мысли о Джоне Эмилия почувствовала наплывающую дурноту и поспешила переключиться на что-нибудь другое. Тщетно, он вторгался, навязчиво вторгался в ее мысли, она все время думала о том, как за эти девятнадцать месяцев они прошли путь от отношений коллег и приятелей к… к чему? Чем они стали друг для друга? – задавала она себе вопрос. Друзьями? Любовниками? Двумя одинокими людьми, не связанными ничем, кроме короткого мгновения физического желания? Космическая шутка, забава вечно смеющегося Бога?

Эмилия старалась убедить себя, что начало их отношений было совершенно невинным, что она просто хотела подружиться с этим болезненно застенчивым человеком, но на самом деле она с самого начала видела в Джоне Корнтеле прибежище и опору, обещание всего того, о чем она мечтала. Эта дружба была первым звеном, а в конце пути она сулила ей супруга, семью, безопасность. Хотя вначале Эмилия уверяла себя, будто хочет лишь помочь Джону раскрепоститься в отношениях с женщинами, она имела в виду раскрепостить его в отношениях только с одной женщиной– с собой. Она надеялась, что, начав получать удовольствие от женского присутствия, Корнтел постепенно окажется способен и к более прочным отношениям.

Но, хладнокровно обдумав план по завоеванию жениха и обеспечению своей судьбы, Эмилия не предусмотрела, что сама влюбится в него, что для нее будет столько значить каждая его мысль, и все его мучения, и его проблемы, его прошлое и его будущее. Как легко, как незаметно она соскользнула в эту влюбленность! Она оказалась в полной зависимости от него, еще только-только начав осознавать, что с ней происходит. Когда же Эмилия поняла, насколько сильны ее чувства к Джону и решилась действовать в соответствии с этими чувствами (ей всегда были свойственны прямота и решительность), все развалилось, ужасно, безнадежно.