– Здесь этого хватает, – сказал Оп-девять. – Просто мы очень толково все замаскировали, чтобы было похоже на старую школу и больничную палату.

– Это вы типа пошутили? Доказываете, что у вас есть чувство юмора?

Мы вошли в лифт. В тот момент мы находились на «LL56». Оп-девять нажал на кнопку «S»[22], и лифт пошел вверх. Но по моим ощущениям, он не пошел, а прямо взмыл, как я догадался, на пятьдесят шесть этажей.

– И логотип, – сказал я.

– Логотип?

– Ну да. АМПНА. У любой крупной шпионской организации… ладно, даже у маленькой есть свой логотип. А где ваш? Я не видел в конференц-зале ни одного – их вообще нигде не видать.

– У нас нет логотипа.

– Это почему?

– А зачем он нам?

– Без логотипа, конечно, можно обойтись, но он просто есть, и все.

– Как имя.

Двери лифта открылись в какую-то каморку размером с платяной шкаф. Выйдя из кабины, я понял, что это он и есть. Двери разъехались как раз перед висящими на плечиках зимними пальто. Оп-девять раздвинул их, толкнул дверцу шкафа, и мы шагнули в маленькую, бедно обставленную комнату.

Пожилая пара сидела на старом диване и смотрела телевизор с крохотным, величиной с почтовую марку, экраном. Когда мы вышли из шкафа, чета не обернулась и даже не пошевелилась. Нас будто не было вообще. В этой маленькой гостиной было довольно холодно, и я подумал: какая это, наверное, паршивая для супершпиона работа – целыми днями, закутавшись в старые шмотки, сидеть перед телевизором и прикрывать тех, кто идет на действительно интересное задание. Может, такие дежурят по очереди?

Мы вышли из дома. Перед нами была белая земля, над головой – низкое, затянутое серыми тучами небо. Несколько обшитых вагонкой строений утопали в глубоких сугробах, а земля за ними была совершенно ровной – настоящая снежная пустыня, насколько хватает глаз.

– Где мы? – спросил я, натягивая капюшон на свою чересчур лохматую для богатого студента голову.

На этой зимней пустоши было совершенно негде укрыться от ветра, который оказался таким холодным, что у меня сопли замерзли.

– У входа в штаб-квартиру, – ответил Оп-девять.

Это, конечно, никакой не ответ, но чего еще от него ожидать? В конце замерзшей подъездной дорожки стоял черный «лендровер». Крупный мужчина открыл заднюю дверь, и я первым забрался в машину.

Ехали мы минут тридцать. Сначала по узким улочкам между маленькими домами, потом вырулили на дорогу пошире и набрали скорость, которую я счел слишком большой для такой погоды. Я посмотрел в окно и увидел сверкающие в черных тучах молнии.

На окраине города компания ребятишек играла в соккер на ледяном поле, и это, конечно, добавляло игре неожиданностей. Я еще вспомню их, когда окажусь, как выразился в письме отец, на грани безумия и отчаяния.

Я повернулся к Оп-девять:

– Мне тут внезапно пришла в голову одна теория, что вся эта история с Печатями, демонами и АМПНА – просто сон. В кино и книжках часто закручивают такой сюжет. Ну знаете, когда с главным героем происходит всякая чертовщина, а потом он просыпается и понимает, что ничего этого не было.

Оп-девять посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– Это только теория, – повторил я.

К этому моменту дети и футбольное поле, которое без разметки претендовало на весь белый свет, остались далеко позади. Перед нами было только серое небо, белая земля и черная лента шоссе.

– Если вы – Оперативник-девять, то что случилось с первыми восьмью? – спросил я.

– Девятка не является порядковым номером.

– Я не математический гений, но думаю, что «девять» – это все-таки числительное.

– Это номер раздела в Уставе АМПНА.

– Дайте-ка угадаю. Девятый раздел.

Оп-девять кивнул.

– И что это за раздел?

– Я не могу сказать.

– А если скажете, то…

– Мне придется тебя убить.

– По-моему, мы с вами уже работаем в паре. Устанавливаем раппорт[23]. А вам приходилось это делать? Я имею в виду – убивать.

– Только однажды. В Абхазии.

– Абхазия. Эшли говорила, что вы были в Абхазии. И что там произошло? Или об этом тоже не можете рассказать?

– Мне нельзя.

– Секретная информация?

– Болезненная.

– Тогда, наверно, лучше снять камень с души. Да укрепить наши отношения, раз уж мы теперь напарники и вообще.

– Мне незачем снимать этот камень с души.

– И мы не напарники. Так вы хотели закончить?

– Я собирался сказать, что абхазская история из тех, которые, может быть, и хочется услышать, но потом об этом жалеешь.

– Я справлюсь. Я крепче, чем кажется.

– О, ты не только крепче, Альфред Кропп, у тебя есть еще масса других качеств.

– Наверно, вы говорите об истории с Ланселотом и о том, что Бернард Сэмсон – мой отец. Но дело в том, что все это не моя заслуга. Мне все это даром досталось, я ничего не делал.

Оп-девять откинул назад голову и закрыл глаза. Веки у него были пепельно-серые. С виду он был самым некрасивым человеком из всех, кого я встречал, – длинные мочки, обвисшие щеки и глаза с опущенными уголками, из-за чего я часто сравнивал его с охотничьим псом. Но мое правило – никогда не судить о человеке по его внешности.

– Падре, – тихо позвал я, а потом произнес уже громче: – Там, в пустыне, вы окропили нас святой водой, а потом Майк назвал вас «падре»…

– Я был священником… когда-то, – не открывая глаз, ответил Оп-девять.

– А что случилось?

– Церковь не устраивали мои специфические богословские взгляды.

– Это меня не удивляет, – кивнул я. – Ведь в наше время даже Церковь не верит в демонов.

Оп-девять ничего на это не сказал, и я продолжил:

– Так вот, святая вода, вся эта латынь и молитвы… Я не был в церкви со смерти мамы. Как вы думаете, Оп-девять… то есть святой отец…

– Не называй меня так, Кропп.

– Хорошо, а как мне вас тогда называть?

– Оперативник номер девять.

– Нет, как вас по-настоящему зовут?

– По обстоятельствам.