Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается фрау Минны, сестры Иды, то ей живется неплохо, благодарю вас, вы очень любезны. Сейчас 11 часов 20 минут, она как раз возвращается с рынка на Аккерштрассе, – это большое желтое городское здание, имеющее выход и на Инвалиденштрассе. Но она предпочитает выход на Аккерштрассе, потому что тут ей немножко ближе к дому. Она купила свиную голову, цветной капусты и немного сельдерея. Перед рынком она покупает с воза еще большую жирную камбалу, а также пакетик ромашки; потому что – почем знать? – ромашка всегда может пригодиться[288].
Книга третья
Здесь Франц Биберкопф, этот порядочный, благонамеренный человек, переживает первое потрясение. Его обманывают. Удар нанесен метко…
Биберкопф поклялся, что хочет остаться порядочным человеком, и вы видели, как он целыми неделями действительно остается им, но это до некоторой степени лишь отсрочка. Жизнь находит это, в конце концов, слишком деликатным и коварно подставляет Францу ножку. А ему, нашему Францу Биберкопфу, такой поступок кажется со стороны жизни не особенно корректным, и в течение изрядного времени ему претит такое гнусное, собачье, противоречащее всем добрым намерениям существование.
Почему жизнь поступает с ним таким образом, он никак не может понять. Ему предстоит пройти еще долгий путь, пока он это поймет.
Вчера еще на гордых конях[289]
Так как приближается Рождество, Франц меняет свое амплуа, теперь он торгует разным случайным товаром, несколько часов утром или после обеда специализируется по части шнурков для ботинок, сперва один, а потом в компании с Отто Людерсом. Этот Людерс уже два года как безработный, жена его прачка. Познакомила Франца с ним Лина-толстуха, он приходится ей дядей. Летом он ходил две недели в качестве сандвича для Рюдерсдорфских мятных лепешек[290], с султаном на голове и в ливрее. Франц и Людерс бегают по улицам, заходят в дома, звонят в квартиры, а потом где-нибудь встречаются.
Как-то раз Франц Биберкопф приходит в пивную. Толстуха уже там. Он в особенно хорошем настроении. Жадно поедает толстухины бутерброды и, еще прожевывая их, заказывает для всех троих свиные уши с горошком. Толстуху он тискает так, что она после свиных ушей отчаливает, вся красная от стыда. «Вот хорошо, что толстуха-то убралась, Отто». – «Что ж, ей есть куда. Не все же ей таскаться за тобою».
Франц облокачивается на стол и глядит на Людерса как-то снизу вверх. «Ну а как ты думаешь, Отто? Что случилось?» – «А что?» – «Угадай». – «Да что? Говори уж».
Два бокала светлого, один лимон. В пивную, отдуваясь, вваливается новый посетитель, вытирает тыльной стороной руки нос, кашляет. «Чашку кофе». – «С сахаром?» – спрашивает хозяйка, перемывая стаканы. «Нет. Но поживее».
По пивной проходит молодой человек в коричневой кепке[291], ищет кого-то глазами, греется подле буржуйки, ищет и за Францевым столиком, а затем спрашивает рядом: «Не видели ли вы тут одного человечка в черном пальто с коричневым меховым воротником?» – «А что, он часто бывает здесь?» – «Да». За столиком тот, который постарше, оборачивается к своему бледному соседу. «С коричневым меховым воротником?» – «Много их тут ходит с такими воротниками», – ворчливо отзывается тот. «А вы сами откуда? Кто вас послал?» – спрашивает седой молодого человека. «Да не все ли вам равно? Раз вы его не видали». – «Потому что здесь много бывает народу с коричневыми меховыми воротниками. Надо же знать, кто вас посылает». – «С какой стати я буду рассказывать вам о своих делах?» – «Но если вы его спрашиваете, – волнуется бледный, – был ли тут такой-то человек, то может же он вас тоже спросить, кто вас сюда прислал?»
Молодой человек стоит уже у другого столика. «Хотя я его и спрашиваю, – говорит он, – вовсе не его это дело, кто я такой». – «Позвольте, раз вы его спрашиваете, то и он может вас спросить. А не то вам нечего и спрашивать». – «Да с какой же стати я буду говорить ему, какие у меня дела?» – «В таком случае ему нечего говорить вам, был ли тут такой человек».
Молодой человек идет к двери, оборачивается: «Если уж вы такой хитрый, то и оставайтесь таким». Распахивает дверь, исчезает.
Те двое за столиком: «Ты его знаешь? Дело в том, что я его не знаю». – «Его никогда здесь не бывало. Черт его знает, что ему нужно». – «Он, по-видимому, баварец». – «Он? Нет, он с Рейна. Из Рейнской области».
А Франц весело скалит зубы, улыбается иззябшему, жалкому Людерсу: «Эх ты, не можешь догадаться. Ну, спроси же, есть ли у меня деньги». – «А что, есть?»
Сжатая в кулак рука Франца уж на столе. Он слегка приоткрывает кулак и гордо ухмыляется: «Ну-ка, сколько тут?» Людерс, этот жалкий человечек, весь подавшись вперед, посасывает дуплистый зуб: «Две десятки? Черт!» Франц бросает бумажки на столик. «Что, здорово? Это мы, брат, сварганили в пятнадцать – двадцать минут. Не дольше, пари?» – «Послушай, ты уж не». – «Да нет же, нет, с чего ты взял? Нет, под столом да с заднего хода у нас дела не делаются. Всё – на честность, Отто, начистоту, по-хорошему, понимаешь».
Тут они начинают шептаться, Отто Людерс придвигается к Францу вплотную. Оказывается, Франц позвонил к какой-то особе – шнурки для ботинок не понадобятся ли, для себя, для супруга, для деток? Она посмотрела шнурки, потом на него посмотрела, поговорили в коридоре, она вдова, еще хорошо сохранившаяся, он ее спросил, нельзя ли чашечку кофе, потому что нынче такая стужа на дворе. Выпили кофе, вместе. – Ну а потом – еще кой-что было. Франц дует себе в кулак, смеется в нос, почесывает щеку, подталкивает Отто коленом: «Я у нее даже весь мой хлам оставил. А она разве что заметила?» – «Кто?» – «Как – кто? Толстуха, конечно, потому что при мне никакого товара не было». – «А пускай замечает, продал все, и дело с концом, где же это было?»
Франц свистит: «Туда, – говорит, – я еще раз схожу, да только не так скоро. Это на Эльзассерштрассе, вдова она. Понимаешь, братец, двадцать марок, это ж хорошее дело». Они едят и выпивают до трех часов, Отто получает пятерку, но не становится от этого веселее.
Кто это крадется на следующее утро со шнурками для ботинок недалеко от Розентальских ворот? Отто Людерс. Он ждет на углу у Фабиша, пока не видит,