Куда, куда все подевалось?

Действительно, куда? Ну, пристроили несколько роскошнейших ресторанных люстр в Музее архитектуры. А что с остальными? Или где свалили дивной красоты облицовку стройных колонн из уникального итальянского мрамора малахитового цвета? За их красоту, кстати сказать, была заплачена неимоверная цена: в 1931 году этот мрамор — перед тем как взорвать объект — по-мародерски содрали с намоленных стен старого храма Христа Спасителя. Я уж не вспоминаю про роспись Е. Лансере на потолках — у кого повернулась рука их ломать при демонтаже? И живописные плотна И. Машкова — их-то в какие такие запасники уволокли?

Не всех, ясное дело, это волнует. Многие — особенно молодые — о том и ведать не ведают. А некоторые — как раз из информированных — считают, что, собственно, и жалеть нечего. И вспоминают, как осуществлялась в окружении той красоты прикормка нужных людей, слежка за иностранцами, как крутились в гостиничных коридорах спекулирующие шмотками фарцовщики и валютные проститутки.

Но ведь не эта накипь ушла из нашей жизни со сносом «Москвы».

Навсегда утратилась какая-то пусть совсем не доминирующая, но все равно очень теплая краска из жизненной палитры сразу нескольких поколений.

А заодно — закрылась настоящая академия, воспитавшая и подготовившая в своих стенах многих выдающихся отечественных мастеров кулинарного дела.

Даже в монохромные советские времена на тогда Советской, а ныне Тверской площади у людей, не теряющих аппетит и вкус к жизни в любых ситуациях, был выбор. Во всяком случае, для многих моих друзей-кинематографистов. Судьбу их фильмов решали совсем неподалеку — в особняке Госкино СССР в Гнездниковском переулке. И согласно традиции, после оглашения очередного приговора очередной кинокартине ее творцов прямо-таки вышибало в сторону Советской площади.

Счастливчикам — налево, невезунчикам — направо

Там, словно витязь на распутье, их уже поджидал на своем бронзовом коне бронзовый же князь Долгорукий. С высокого гранитного пьедестала он своей правой рукой давал отмашку в сторону Тверской, дом № 9, в торце которого тогда зеркально поблескивали витрины довольно респектабельного кафе «Отдых». У кинематографистов для него было свое название — «Долина слез». Поэтому создатели тех картин, в отношении которых суровые кинокомиссары говорили «Не пойдёть!», знали: им — туда. Считалось, что лучшего места, где можно было бы интеллигентно, с хорошим коньячком «завить горе веревочкой», в Москве не найти.

Счастливчиков же, получивших после мучительных цензорских пыток заветное прокатное свидетельство, тянуло совершенно в противоположную сторону. Там, за богатырски расправленным левым плечом бронзового основателя Москвы, в доме № 6 располагался один из самых популярных в этом городе ресторанов — «Арагви».

Палаты № 6

Вот как раз с этим — если иметь в виду ароматы вкусной и здоровой грузинской кухни — здесь обстояло «божественно». Что признавало даже беспощадно верящее только в марксизм-ленинизм советское руководство. Исключение составлял лишь кое-как питавшийся на дому главный вождь мирового пролетариата. Поэтому висящая до сих пор на общей стене табличка с характерным профилем и надписью «Здесь В.И. Ленин участвовал в заседании Московского комитета РКП(б) 16 августа 1918 г.» не должна создавать у вас иллюзии, что «здесь» — это в «Арагви». Потому что, во-первых, и дата не та. А во-вторых, гостиницы «Дрезден», где как раз и происходило отмеченное на памятной доске событие, давно нет. Во время сталинской реконструкции Тверской улицы Горького в 1930-х годах здание бывшей гостиницы (тут почти полная аналогия с нынешними временами) взорвали ради возведения престижного здания на престижном месте для особо уважаемых людей.

В лучшие квартиры дома, который и поныне значится под номером шесть, заселили знатных людей Страны Советов — народного артиста СССР, орденоносца Б. Ливанова; выдающегося кардиолога, известного кремлевского врача Я. Этингера, бывшую участницу легендарных чапаевских атак М. Попову, вошедшую в эпос Гражданской войны и народные анекдоты под именем Анка-пулеметчица, и многих других.

Тем же, кто был попроще и посомнительнее, выделили тоже неплохую, но площадь поскромнее. Некоторых из жильцов в самый пик Большого сталинского террора в 1937 году увезли отсюда в тюремных «воронках». Жен и детей отправили в специальные лагеря для родственников «врагов народа». А тех немногих, кому посчастливилось остаться в своих осиротевших гнездах, уплотнили, периодически то подселяя, от отселяя к ним самых разнообразных жильцов.

Словно на берегу реки

Именно в том, не к ночи помянутом, страшном 1937 году в полуподвальном помещении дома № 6 распахнул свои совсем не для всякого встречного-поперечного гостеприимные двери ресторан «Арагви».

Попасть в него было все равно что вдруг каким-то чудесным образом на несколько часов перенестись в Тбилиси. Но при этом почему-то оказаться в окружении грузин исключительно «московского разлива». Они несуетливо располагались под низкими, расписанными художником Тоидзе сводами общего зала. И, чинно приступив к трапезе, совершали нечто совершенно отличное от того, как это обычно бывает у нас. А именно долго и замечательно тостовали. Пили из рога, не опрокидывая его в себя одним махом, а медленно, но неуклонно осушая до дна. Мечтательно вслушивались в мелодии, которые, словно поток небольшого горного водопада, лились и журчали с внутреннего балкона, где располагался маленький оркестрик. Потом начинали петь сами. И тогда создавалось ощущение, что вы совсем не в центре огромного города, не в закрытом помещении так называемого большого зала, зажатого между залом малым и чередой отдельных кабинетов, а где-то у них в гостях на берегу быстрой горной реки. Официанты в национальных костюмах, что хлопотали вокруг посетителей, только дополняли это впечатление. Они разносили по залу дымящиеся шашлыки. И этот аромат вносил еще одну характерную струю в общую атмосферу этого заведения, в котором царило настроение какого-то особого грузинского жизнелюбия.

Без «умысла на теракт»

В Москве нигде ничего подобного долгие годы не было. В 1941–1945 годах «Арагви» оказался одним из немногих ресторанов, который не был, как другие, закрыт или перепрофилирован в рядовой пункт питания во время войны. Он фактически по-прежнему оставался рестораном высшего разряда — правда, закрытого типа, предназначенного для обслуживания «спецконтингента». И только ближе к Победе приоткрыл двери пошире. В ресторан стали пускать тех, кто был в состоянии оплатить свое пребывание по коммерческим ценам. Последние, конечно, «кусались». Но ведь и высшее качество гарантировалось. Причем не только потому, что так было заведено во всех «фирменных» московских заведениях. С «Арагви» тех лет спрос вообще был особый.