от меня богатым. Помоги сделать скачок и ступай потом на все четыре стороны.

Лыков сделал вид, что задумался. Женщина продолжила:

– Скажи, у кого Морозов покупает фальшивки за полцены?

– Сначала ты скажи: где вы прячете станок?

– В Петровском посаде, в Запсковье.

– Врешь. Я знаю, что он в самом замке. Ну и можно ли тебе после этого верить?

Цукерка всполошилась:

– Как ты выведал, от кого? Жиды проболтались?

– Нет, простая наблюдательность. Они пришли в камеру усталые, будто полдня камни ворочали. А руки в краске. Ясно, что работали у станка, лепили «блины», и станок где-то поблизости.

Казначейша слезла с кровати и подошла к окну. Молчала она целую минуту, потом сказала, не поворачиваясь:

– Ты умнее, чем я думала. А я редко ошибаюсь.

– Что, слишком умный тебе не нужен?

Она повернулась и ответила серьезно, с сердцем:

– Слишком умный опасен. Сможет заменить, оттереть. Я не имею дела с теми, кто умнее меня.

– А Брехов? Он не похож на дурака.

– Я из него веревки вью. В моих руках Потап как воск. Ты не такой.

Лыков тоже поднялся:

– Вот и объяснились. Пусть меня отвезут обратно в тюрьму. И давай договоримся так: я свожу тебя с Арсением Ивановичем, получаю свои пять процентов, и тю-тю. Живи как знаешь, а я отправлюсь своей дорогой. Если обманешь с деньгами – приду и удавлю. Никакой Игафракс не защитит. Не шути со мной, я после войны перестал быть добряком.

– Я поняла, – чуть слышно ответила Ольга. – Значит, никак? Разве тебе было плохо со мной?

– Было хорошо, – признался «демон». – А дальше так уже не будет. Тебе нужен раб, а не супруг, которому клянутся жить вместе и умереть в один день. А мне нужна жена, а не волчица. Деньги я как-нибудь сам заработаю. Хочу детей, дом, уют. Хватит, побегал по кавказским горам с магазинной винтовкой за спиной. Прощай!

– Прощай.

– Про деньги не забудь, а я свое обещание выполню. Как освобожусь, поеду к Морозову.

Он повернулся и вышел прочь.

Алексей никогда больше не встретил прекрасную атаманшу фальшивомонетчиков. Он провел в Псковском тюремном замке еще несколько недель. Цукерка не появлялась. Вышли из больницы побитые куклиши, и Мишка Жох выписался из карцера. Три богатыря заняли прежнюю «иванскую» камеру и стали ждать, когда Лыков уберется из замка. Вели они себя тихо, старались не попадаться противнику на глаза, но безусловно надеялись вернуть себе после его отъезда утраченную власть. Однако не вышло: за день до суда бродяг неожиданно перевели в столичную пересылку.

На суде все произошло так, как обещал подследственный. Приехал знаменитый Марголин и разбил обвинение в пух и прах. Прежние свидетели отказались от своих показаний. А еще адвокат предъявил отставного солдата, который под присягой показал, что играл с обвиняемым в шахматы. В ту самую минуту, когда тот якобы убивал пьяного задиру. Наигравшись всласть, шахматисты спокойно покинули трактир, и никто им не препятствовал…

Солдат мало походил на человека, способного двигать по доске ферзей с ладьями. Но показания есть показания. И заседатели единогласно оправдали Лыкова. Тем более что он сидел на скамье подсудимых со всеми наградами и адвокат напирал на его прошлые военные заслуги. Судья объявил о сущности приговора, и два дня ушли на его окончательное оформление. Затем был оглашен сам приговор, и начались две недели ожидания. Хотя прокурор не стал подавать кассационной жалобы, по закону решение суда вступало в силу лишь после истечения срока ее подачи.

«Демон» провел это время в своей камере, пользуясь возросшей славой. Тюрьма обожает ловкачей, сумевших объегорить полицию. К Алексею явились все уважаемые жители острога – выразить почтение и попросить совета. Питерец щедро раздавал рекомендации. Пришел и Потап Брехов. Он был непривычно скован – похоже, Ольга рассказала ему о разговоре в постели. Тем лучше, подумал титулярный советник. «Счастливец» сообщил, что они согласны на шестьдесят копеек. Выпив по стакану водки, сообщники расстались.

Выйдя из острога, Алексей провел в городе еще два дня. Он встретился на явочной квартире с тем человеком, которого якобы зашиб в драке. Молодой кандидат на классный чин был смущен своей ролью. Теперь ему предстояло ехать в Порхов, подальше от губернского города. Там парня ждала должность помощника уездного исправника. «Покойнику» строго-настрого запретили говорить кому-нибудь хоть слово о необычной операции Департамента государственной полиции.

Там же на явке Лыков напился вдрызг с Горсткиным и адвокатом Марголиным. Степан попенял сыщику, что его заставили выставить шефа в неприглядном свете. Конечно, сам Арсений Иванович не узнает, какие напраслины были возведены на него в разговорах «демона» с фальшивомонетчиками. Но начальнику охраны было неприятно. Он согласился помочь фараонам лишь после того, как Благово признался: от этого зависит жизнь Алексея…

Полицейские, наоборот, остались довольны. Между чинами МВД и Министерства юстиции всегда были контры. И эмвэдэшники охотно подсунули судейским свинью – сфабрикованное дело, которое неизбежно должно было провалиться в суде. Прокурор не догадывался, что пал жертвой махинаций сыщиков.

Через две недели после освобождения агента в остроге начались малозаметные изменения. Сначала евреи-граверы чем-то отравились. Им принесли обычный ужин из кухмистерской, но потом ребят начало тошнить. Кое-как они доползли до фершалка, который сделал им промывание желудка. Неделю граверы, бледные как смерть, пролежали в околотке. За это время из двенадцатой камеры удалили и Брехова, и Лагерева. Потапа по запросу следователя перевели в Новозыбковский централ, а Иону – в Кронштадт. Следом поменял дислокацию и сам Тарасенко-Годный. Его послали на повышение – помощником смотрителя Томской пересыльной тюрьмы, самой большой в России. Как только граверы выздоровели, их пульнули аж в Семипалатинск.

На другой день после отъезда Тарасенко старший надзиратель Арфин устроил обыск в мастерской. И обнаружил потайную комнату, в которой нашлись девять клише ювелирной работы. Восемь из них представляли оборотную сторону двадцатипятирублевых ассигнаций для разных серий. Девятая являлась лицевой стороной. Рядом лежали краски, бумага, дорогие граверные инструменты, литографический камень и прочие полезные приспособления. А также поддельные билеты на восемьдесят тысяч рублей. Так «блинная» в Псковском тюремном замке перестала существовать.

Тарасенко ждала тюрьма, но он избежал наказания. В Томске очень скоро у него открылась спинная сухотка, или, по науке, прогрессивный паралич помешанных. Болезнь была следствием застарелого сифилиса. Тюремщик начал заговариваться, потом стал ловить чертей, а через год умер.

Дольше всех решалась судьба четы Живодеровых. В апреле Министерство финансов перевело статского советника в Омск на должность акмолинского губернского казначея. Там образовалась вакансия, которую необходимо было срочно закрыть. Жена пока осталась дома. Ольга обязалась приехать к мужу, как только он подыщет подходящую квартиру. На самом деле атаманша срочно распродавала поддельные ассигнации и облигации. А сыскная полиция внимательно за этим наблюдала. В результате была вскрыта вся сеть «блиноделов», арестовано около сорока человек, конфискованы липовые билеты на сотни тысяч рублей.

Сыщики раскололи важную фигуру всей аферы – старшего кассира псковского казначейства. Именно он подмешивал в пачки с настоящими билетами поддельные и рассылал в разные концы империи. Этот человек и выдал Цукерку как главу преступной шайки. Он предъявил следствию собственноручные записки Ольги Павловны, в которых та давала распоряжения насчет ассигнаций – куда сколько сунуть. После чего статская советница превратилась в каторжницу и уплыла на Сахалин. Муж получил развод, но вынужден был уволиться с должности – ладно хоть по прошению, а не по воле начальства. Немолодой уже человек остался без службы и без пенсии, с пятном на репутации.

Игафракс, узнав о приговоре – шесть лет каторжных работ, – застрелился из охотничьего ружья. На спусковой крючок кучер нажал большим пальцем ноги и разнес себе грудь зарядом дроби.

Лыков по возвращении в Петербург получил благодарность от государя, а от Министерства финансов – аж сто рублей наградных. Это было всемеро меньше, чем он заработал в роли майданщика. Осмелев, сыщик явился на Надеждинскую улицу и пригласил Машеньку Коковцову в театр. Барышня согласилась – и молодые люди окончательно потеряли голову. Целую неделю они прожили как в тумане, ища любой повод для встречи. Но брат заметил неладное и принял сильные меры. Надворный