Дженни подумала, что появление на встрече уже после ее начала немного похоже на попытку смотреть сериал с середины — не сразу понимаешь, что там да как, но поскольку персонажи известны, постепенно вживаешься. Луна хотела использовать Мойе, чтобы основательно облить дерьмом ребят, затевавших вырубку леса. У нее был друг, телевизионный продюсер на Четвертом канале, и она подумала, что могла бы состряпать интересный сюжет. Убойную историю о маленьком сыне природы, проделавшем невероятный путь из Южной Америки в хрупкой скорлупке каноэ.

Джели на это сказала, что он, к сожалению, не кубинец, а когда Луна спросила, что это значит, Джели пояснила, что Мойе находится в стране нелегально, и, если его история приобретет публичное звучание, Служба иммиграции и натурализации тут же отправит его на Кром-авеню куковать за решеткой в компании всяких там гаитянцев.

— Вот дерьмо, — сказала Луна, — я об этом не подумала, — и добавила: — Руперт, ты должен поговорить со своим конгрессменом.

Руперт давал уйму денег этому конгрессмену, но Дженни все время забывала его имя, что-то вроде Уолти. Иногда он подбивал этого малого толкнуть в Конгрессе речугу насчет чего-нибудь, что было бы актуально для «Лесной планеты».

Руперт, однако, завел волынку насчет того, что сейчас, может быть, не самый подходящий момент, пока ничего не прояснилось с этим убийством. И спросил профессора Кукси, как тот думает, способен ли Мойе убить кого-нибудь таким образом?

— Ну, в общем, он говорит, что нет, и я верю ему, но до определенного момента, — ответил Кукси, подумав. — По его словам, этого человека убил Ягуар, что заставляет меня задуматься.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Луна.

— Да то. Как я понимаю, этот Ягуар для него своего рода бог, так что, может быть, это фигура речи — ну, вроде когда с человеком, которого мы не одобряем, случается что-то плохое, мы говорим: «Бог наказал». Но с другой стороны, тут могло иметь место перевоплощение.

— То есть?.. — не поняла Луна.

— Это такой обряд, я неоднократно наблюдал его в экспедициях. Шаман принимает какой-то наркотик, обычно разновидность айауаска, который является экстрактом лозы Banisteria, вместе с другими растительными добавками. Он впадает в транс, во время которого дух его животного-покровителя овладевает им и наделяет его особыми возможностями. Такими, например, как сверхчеловеческая сила, способность видеть в темноте, способность путешествовать в форме духа и так далее. Понимаешь, это уже не он, но дух животного. Так вот, в этом случае наш Мойе вполне мог совершить убийство, но ничего не помнить и на самом деле не знать об этом преступлении.

Дженни заметила, что на лице Руперта появилась мечтательная полуулыбка, которая появлялась у него, когда он слышал что-то такое, чего слышать не хотел, и у него возникало желание, чтобы все с чьей-нибудь помощью, если не само собой, поскорее рассосалось.

— Это неприятно, — произнес он. — Очевидно, это существенно уменьшает или, скорее, сводит на нет возможность того, чтобы индеец представлял какую-либо ценность для нас как для организации. На самом деле я не уверен, с учетом всех обстоятельств, не следует ли нам заявить в полицию.

Лицо Луны побледнело под загаром, а глаза сузились. Дженни уже давно усвоила, что это предвещает бурю, и буря не заставила себя ждать.

— Полицию? Руперт, о каком долбаном дерьме ты вообще толкуешь? Против какого черта мы тут боролись, если не против той дряни, которая творится в Паксто, чему Мойе является живым свидетелем? Живым свидетелем! И ты хочешь посадить его под замок, потому что какой-то кубинский мерзавец позволил себя угрохать?

— Конечно, я не хочу сажать его под замок, — ответил Руперт выводящим из себя рассудительным, менторским тоном. — Однако предоставить убежище… э-э… человеку, который, возможно, совершил тяжкое преступление, означало бы скомпрометировать принципы нашей организации и подвергнуть нас… э-э… угрозе судебного преследования. Ты, конечно, понимаешь это?

Это большая ошибка, подумала Дженни. Когда у Луны появлялся такой взгляд, хотелось либо согласиться с ней, либо убраться из города, скажем, дня на три.

— Нет, — сказала Луна, — я понимаю одно: у нашей организации вообще нет никаких принципов, кроме возможности предоставить кучке толстосумов думать о себе хорошо из-за того, что они имеют возможность потратить кучу денег. О, раз я не покупаю тропическую твердую древесину и на завтрак пью выращенный в тени экологически чистый кофе за три тысячи зеленых, дайте-ка медальку как добропорядочному гражданину, радеющему за экологию. Позволь мне выразиться ясно, без обиняков. Если кто-нибудь вздумает вызвать копов и заложить им этого человека, я лично сдерживаться не стану. Я тоже настучу куда следует, только не в эту чертову полицию. Каждый борец за чистоту окружающей среды узнает, что здесь произошло и кто в каком дерьме сидит. Я обзвоню все телеканалы города. За воротами будут постоянно торчать съемочные группы с телевидения, и тебе придется без конца объяснять им, почему сохранение дождевых лесов не настолько важно для Руперта Зингера, чтобы он мог рискнуть навлечь на себя подозрение в противоправном поступке. Мне плевать, если ты вышвырнешь нас отсюда, мне плевать, если нам со Скотти придется спать в нашем долбаном трейлере и питаться рисом и бобами…

— Мы можем сделать запись, — подала голос Джели Варгос.

Луна прервала свою гневную, пафосную речь, и все уставились на Джели.

— Мы могли бы записать его рассказ: пусть он говорит в камеру, по-своему, а на это можно будет наложить субтитры с переводом. И разослать копии средствам массовой информации. Это вывело бы на чистую воду «Консуэлу», оказало бы давление на колумбийцев и помешало им уничтожать национальный парк, особенно учитывая то, что Паксто был организован в первую очередь благодаря пожертвованиям организаций по охране окружающей среды.

— Не понимаю, каким образом это может решить нашу проблему, — сказал Руперт. — Такая запись не имеет значения для средств массовой информации, пока они не получат сведений о том, кто этот человек, причем подтвержденных.

То, что он низкорослый, с коричневой кожей, подстрижен под горшок и имеет на лице татуировки, еще ничего не доказывает — лицо может разрисовать и ряженый. Так что нам в любом случае пришлось бы назвать себя, представить его для интервью…

— Нет, идея хорошая, — заявила Луна. — Если мы сделаем все правильно, это вызовет сенсацию. Он станет публичной фигурой, и тогда не будет иметь значения то, что он нелегальный иммигрант.

— Почему, Луна? — спросил Руперт.

— Если мы сделаем все, как надо, и разошлем побольше записей, то к тому времени, когда Служба иммиграции и натурализации возьмется за это, дело уже будет сделано. У нас уже будут интервью. Я могла бы предложить Санни Риддл эксклюзивный сюжет, эпическое путешествие по Ориноко. И в конце концов, черт с ним, пусть они заберут его и посадят за решетку — не на всю же жизнь. Пусть они репатриируют его. Бога ради, он же не поселиться здесь хочет, не просит политического убежища. Ему нужно, чтобы его лес оставили в покое — и все. И кроме того, мы могли бы сделать из этого книгу, могли бы получить грант, направить группу в Колумбию для возвращения Мойе в его природную среду обитания. Господи, да наша организация мигом оказалась бы в числе самых значительных.