когда замерз, сажала на печь. Вот я ему помогла залезть на печь, подала чайник: он пить просил. «Пей сам, с чайника тебе ловко будет пить!» Кусок хлеба посолила, положила.

Когда в утро пришла, я говорю: «Ну, кто же вчерашний тут жив остался?» А он отвечает с лежанки, руки греет, а окна ведь побиты, халатами завешаны.

«Я, — говорит, — моя дорогая, остался жив, которого ты на печку сажала». Я говорю: «Господи, ну как ты остался жив?» — «Вот остался!»

21. Как раненого спасли

Пошли мы в ягоды на мох, в клюкву — весной дело было. И там одна девочка обнаружила — человек лежит, наш русский, ноги отбиты, лежит без ног.

Она пришла, нам сказала. А тогда мы боялись, знали, что немцы запрещают подбирать своих. Она пришла домой, сказала отцу своему. У нее отец был не то что старый, но белый билет имел, плохой был, больной.

Отец ее решил, что поедем сейчас же на быке: лошадей у нас не было. Быка запрягли. «Заберем его!»

Но когда приехали за ним туда, он сильно просил: «Не берите меня. Пускай тут погибну, не берите!»

Он дюже боялся немцев, потому что был партийный, правда! Такой большой человек. Но все же они почти что силком его взяли. Даже барахтался: «Не троньте меня, не троньте!»

Привезли его сюда, в деревню. Прежде с неделю он у них жил там — так, лежал. Старики лечили своими средствами ноги ему, а ноги обои почти оторваны были. Трошечку зажили ноги, потом стал он уже переходить со двора во двор. Чтобы один дом не преследовали, так, бывало, из дома в дом перейдет. То туда, в кладовую, заберется — еще была пристройка. Мы носили пить, есть туда. Всей деревней. Мы уже знали все, что такой человек есть у нас.

Тут как-то был русский доктор, в плен попавши. Мы и доктора этого кормили — немцы что ж, когда дадут, когда нет. И просили, и кормили. И он помог вылечить.

Года два он у нас был, раненый-то. Когда выздоровел, совсем уже мог становиться, то все же он убежал к своим опять. Года два у нас был, пока окреп, а потом ушел к своим. Выходили.

Добавление. О встречах в День Победы

Каждый год к нам приезжает спасенный к Девятому мая, на праздник Победы. Привозит подарки, всей деревне подарки привозит.

Года два тому назад митинг был. Столько народу собрал в деревне!

А сколько слез было, когда первый раз он к нам приехал! Столько слез было, на его глядя, — так боже мой! Он плачет, а на его глядя, еще больше и сам наплачешься вволю! И сейчас он в Сибири живет, сибиряк.

Тут одна женщина — она сейчас померла, Галина Медведева, — все его спасала. С полгода он у нее жил, уже как сын ее. «Это — сын, сын!»

А мы его тут кормили, кто сумеет что достать. Так и спасли жизнь человеку!

22. Как спасли двоих русских

Вот заскочил к нам один, ну что ж, а тут немцы кругом. Я говорю: «Ну вы пропадете тут». — «Я, — говорит, — в плену». Что делать с ним?

У нас была кадушка вот так, как у меня сейчас, пустая. Она сейчас водой налита, а то была пустая. Что же, как нам его спасти? Я говорю: «Давай в кадушку садись. А мы тебе положим донышко и камень и накроем. И он не догадается».

Ну, он так и сидит, сгорбативши. Мы ему на горб положили дно, и на эту минутку — они входят. Ищут, обыскивают, ходят (как наши-то ушли, они ходят, обыскивают). Ладно. И он сидел…

А в эту изобку (маленькая!) они не становились. Ну, мы, значит, как только они уйдут, камень долой, освобождаем его, кормим. Он и говорит: «Никогда не забуду».

Потом одного парня привели к нам… Молодой парень. Я говорю: «Давай так. Вот тут речка у нас, а по речке кусты до самого того леса… Надевайте в женщину. Я вот платок дам тебе, фуфайку дам, юбку дам. Иди за водой на речку. А там брось ведра около куста — и кустами, мол, пройдешь к вечерку, как вечером ходят, убираются и за водой ходят. Ему не догадаться. А ты женщина; пошла за водой! Сделайся так, попробуй наудачу. Удача тоже бывает счастлива». Ну вот. Платок дала, фуфайку дала, юбку дала. Женщиной пошел с ведром. А там положил… и утек этим лесом. После он раз присылал письмо мне. А мы все дальше уезжаем, не знает адреса. Кабы знал адрес, так я была бы, знаешь, другом хорошим.

23. Чудом спасся

Гитлеровские войска застали нас врасплох. Немец поразорил наше общественное хозяйство и колхозников.

Когда наступали в сорок первом году гитлеровцы, у нас в деревне стояли наши солдаты. Когда они открыли бой, наши не удержались: пришлось им отступить и бросить деревню. Когда ворвались в деревню кровопийцы гитлеровские, стали наших выгонять из домов, повыгоняли нас. Я, конечно, укрылся на чердаке. Солдаты нашли, кричали: сюда, мол, слезай. Я наступил только на лестницу, слезть с потолка, они лестницу ногой выбили. Я — об землю. Меня выгнали на улицу, подгоняли. Несколько раз по спине ударили, поставили в толпу (около пятидесяти человек)… Начали нас расстреливать. Мне пробили правую лопатку с автомата. Я ударился (упал. — А. Г.). На меня навалился тогда племянник… навалилось несколько людей, я под низом остался.

С меня сняли обувь (валенки были надеты)… Я в снегу лежал босой. И сняли одежонку. Я все равно спасался[14], покамест гитлеровцы отошли от нас и пошли наступать на Белый.

А в то время уже темно стало, я давай ползти прочь от убитых. Прополз несколько, подхватил свою правую руку, раненную, и побежал в другую деревню. Там были мои дочки, они закричали, заплакали: «Папочка, уходи, уходи в другую деревню, а то тебя убьют». Я, конечно, начал уходить, сколько сил хватало, в другую деревню — Черкуны. Там меня женщины спасли. Истопили баню, и я стал спасаться в бане. Так что пришлось пострадать, очень пострадать.

24. Как мальчик спасся

Было дело в войну. Немцы так сильно бомбили, что невозможно поесть было: все гудит, дрожит; невозможно спокойно сидеть.

Прибегает мальчонка: «Мама, пойдем в бомбоубежище!» А тут бомба ударила, и прямо с потолка целые штуки посыпались. Мать около печки осколком насмерть убило.

Когда пришли разрывать, председатель увидел в углу в