важных задач одновременно, расстановка приоритетов — и поэтому разрешил рейхсфюреру приостановить массовое переселение. И мог ли вообразить Гитлер, что его самый давний, самый верный и самый ревностный последователь подпадет под еще чье-то влияние, кроме его собственного?

Но был один человек, чьи обязанности и свойства характера не предполагали излишней доверчивости. Гейдрих сразу подумал про доктора. Пока он не мог ничего сделать. Он ждал.

2

Среди главных деятелей режима Керстен как постоянный личный врач обслуживал только Гиммлера. Но другие высокопоставленные чиновники тоже обращались к нему за помощью.

Первым был Риббентроп. Министра иностранных дел Третьего рейха Керстен ненавидел за его тщеславность, чванство, наглость и безрассудство, поразительное для человека, занимающего такой пост. Чувства, которые испытывал доктор, нашли отражение в том, что он запросил с Риббентропа такой внушительный гонорар, что тот сам отказался от лечения.

Потом появился Рудольф Гесс[39]. К нему доктор относился совсем по-другому. Психическая неуравновешенность Гесса была очевидной. Но по сравнению с другими сумасшедшими или полусумасшедшими руководителями Третьего рейха, безумие которых было отвратительным и опасным (мания величия, фанатизм, расизм, садистские наклонности), бред Гесса выглядел безобидным и незначительным. Он просто все время находился в состоянии ребяческого восторга. Он обожал романы Жюля Верна и Фенимора Купера про индейцев, живших в американских прериях в XIX веке. Когда он видел на улице девушку, идущую под руку с солдатом, он растроганно всхлипывал: «Какое идеальное слияние чистоты и мужественности!»

Гесс был крайне религиозен и безудержно склонен к мистике. Он очень сокрушался по поводу того, что война несет разрушение и опустошение, поэтому решил, что после войны поселится где-нибудь в глуши и будет вести жизнь аскета. В ожидании этого он мечтал совершить какое-нибудь великое дело (он еще не придумал, какое именно), которое послужит Германии и всему человечеству, войне и миру и навсегда останется в памяти потомков. Говорить об этом он мог без конца. В то же время он очень расстраивался, что, будучи прекрасным летчиком, не может участвовать в боях. Гитлер, который его очень любил и ценил, категорически запретил ему это.

Керстен лечил Гесса от спазмов в животе и симпатических нервных приступов. Но Гесс обращался еще и к другим врачам, а кроме того, к знахарям, колдунам и астрологам.

В начале мая 1941 года он сказал Керстену:

— Решено. Я сделаю кое-что великое, это потрясет весь мир.

Двенадцатого мая на личном самолете он тайно улетел в Великобританию, будучи свято уверен в том, что сможет уговорить англичан подписать мирный договор, в котором так нуждался Гитлер, чтобы ему было легче завоевать оставшуюся часть Европы.

Гесс приземлился в Шотландии, где был арестован и посажен в тюрьму[40].

Если эта новость и не потрясла мир, то, во всяком случае, стала тяжелым ударом для нацистской партии, в которой Гесс занимал пост генерального секретаря, и для самого Гитлера, любимым заместителем которого он был.

Через два дня после этого сумасбродного поступка Керстену дали знать, что в три часа дня он должен явиться к Гейдриху. Этот приказ сильно обеспокоил доктора: Гитлер приказал арестовать всех врачей — настоящих или мнимых, — с которыми виделся Гесс за несколько дней перед отлетом. Он боялся, что тот пустился в откровения, опасные для партии и государства.

Поэтому перед тем, как пойти к Гейдриху, Керстен зашел к Гиммлеру. Но тот неожиданно уехал в Мюнхен и взял с собой Брандта. Керстен обратился к дежурному офицеру СС:

— Пожалуйста, обязательно предупредите рейхсфюрера по телефону, что я через несколько минут должен явиться к Гейдриху. Это очень важно.

Офицер обещал передать сообщение.

Ровно в три часа Керстен вошел в приемную Гейдриха. Комната была пуста. Прошло полчаса — никто не приходил, и никто Керстена никуда не вызывал. Он решил пойти разузнать что-нибудь, но двери приемной оказались заперты снаружи.

Керстен был очень хладнокровным и терпеливым человеком. Он постарался взять себя в руки. Наконец появился Гейдрих — как всегда, элегантный, ухоженный и любезный.

— Простите, я задержался, — извинился он. — Сейчас очень много работы.

А потом спросил:

— Рассказывал ли вам Гесс что-то, имеющее отношение к государственным делам?

— Ничего, — ответил Керстен.

Гейдрих посмотрел на него холодными светлыми глазами, улыбнулся и предложил сигарету.

— Спасибо, я не курю, — отказался Керстен.

Он вспомнил, что Гиммлер рассказывал ему про сигареты с наркотиком, которые дают людям во время допросов, и добавил:

— В любом случае мне не хотелось бы курить ваш волшебный табак.

Гейдрих улыбнулся еще дружелюбнее:

— Эта сигарета не такая. Но я вижу, что наши методы вам известны.

Не меняя ни тона, ни улыбки, он продолжил:

— Очень жаль, но мне придется вас арестовать. Я не верю ни одному вашему слову. Я совершенно уверен, что это ваше влияние заставило Гиммлера отложить депортацию голландцев.

Керстен подумал: «Вот тебе на!.. Но у него же нет никаких доказательств». Он сказал:

— Вы мне льстите.

Гейдрих легко откинулся назад, провел ухоженной рукой по гладким светлым волосам.

— Никто не убедит меня, что врач, работавший при голландском дворе, — наш друг. Я хочу знать, кто послал вас в Германию.

— Гиммлер лучше меня ответит на этот вопрос, — сказал Керстен.

Глаза Гейдриха стали ледяными, а улыбка застыла.

— Скоро придет тот день, когда вам придется мне ответить.

— Не кажется ли вам, что вы берете на себя слишком много? — спросил Керстен.

Он говорил спокойно, чтобы не выглядеть виноватым, чтобы не дать повода себя подозревать, но теперь он испугался. До чего могут дойти приказы Гитлера? Смогли ли дозвониться Гиммлеру в Мюнхен? От этого зависели его жизнь и свобода…

В соседней комнате зазвонил телефон. Гейдрих вышел. Оставшись один, Керстен посмотрел на часы. Прошло уже много времени. Он прислушался. Это Гиммлер наконец звонит? Но ничего не было слышно.

Гейдрих вернулся, сел на свое место, закурил сигарету, улыбнулся:

— О чем это мы… ах да… Голландия. Что меня особенно занимает — как вышло, что вы так хорошо информированы о происходящем в этой стране.

Керстен испугался еще больше. Если вскрылась его тайная переписка с друзьями из Голландии, то ему светит самое суровое наказание. В принципе почтовый адрес Гиммлера гарантировал абсолютную безопасность. Но можно ли быть хоть в чем-нибудь уверенным?

— Не будете ли вы так любезны раскрыть свои источники информации? — спросил Гейдрих.

Чтобы скрыть страх, Керстен рассмеялся:

— Может быть, я ясновидящий.

— Может быть, я тоже ясновидящий, — процедил Гейдрих. — Я начинаю догадываться, кто вы такой. И скоро я это смогу доказать.

В глазах Гейдриха, впившихся в лицо доктора, была беспощадная решимость. Керстен подумал