Фрау Клейст была сильно возбуждена. Квартиранты уехали на весь вечер. Детей увезли, значит, это надолго. Она почувствовала, что не в состоянии сидеть дома и ждать. Сейчас только восемь. Фрау Клейст взяла зонтик, надела пальто и вышла на улицу.

В маленьком угловом кафе, в которое она изредка заходила выпить кофе и съесть пирожное, собирались обычно одни и те же люди. Любое новое лицо обращало на себя внимание. Сейчас этим новым лицом был очень высокий и очень худой, аккуратно одетый человек, сильно напоминающий умного старого кота. Красновато-рыжие усы у него были яркими, светло-позолоченными на кончиках.

Увидев вошедшую, незнакомец приподнялся.

— Давно вас не видно, — негромким, немного слащавым голосом сказал он, обращаясь к ней. — Дела задерживали?

Фрау Клейст молча вскинула брови. Откуда он взялся?

— Знаете ли вы, — продолжал он, — какой вопрос задал Фауст Мефистофелю, когда впервые увидел Гретхен?

Фрау Клейст удивленно попятилась.

— Не бойтесь. Он только спросил: «Ей уже исполнилось четырнадцать?»

— А что Мефистофель?

— А что — Мефистофель? Назвал его старым развратником.

Фрау Клейст через силу улыбнулась.

— Итак. Вы меня не узнали?

Она вздрогнула всем своим напрягшимся телом:

— Я — вас? А мы разве знакомы?

— О да. Я работал стажером у доктора Крюсманна. А доктор Крюсманн работал в клинике доктора Штайна, к которому вы обращались. И мы с вами очень и очень знакомы.

Фрау Клейст густо покраснела. Горячие искры неприятно, с болью, высыпались из левого глаза, когда она попробовала остановить свои зрачки на его светлом, в узенькую полоску, галстуке.

— Вы что, всех запомнили? — спросила она.

— Почти. Но уж вас-то особенно. — Он осторожно отпил глоток кофе. — Да, вас я запомнил особенно. Такая красивая женщина. А сколько прошло, кстати, лет? Подождите… Сегодня какое? Декабрь. Десятое, верно? Ну, значит, почти тридцать семь. Беспощадное время!

Фрау Клейст не знала, чем на это ответить.

— Да, — спокойно и задумчиво продолжал странный собеседник, — иногда я думаю, что Еве лучше было бы возвратиться обратно в ребро. Оно постепенно обросло бы плотью, и ничего бы этого не было. Ни войн, ни убийств. И сад бы все цвел себе, все бы цвел… А так… Вы подумайте сами: война только кончилась. Люди гниют. В земле, в нашей старой и доброй землице… Мне кажется, что, будь я женщиной, буквально бы лег под любого, чтоб только родить!

Он сердито пригладил свои позолоченные усы. Фрау Клейст сидела неподвижно.

— А к нам приходили прелестные дамы, цветущие, сильные. Грудь, ноги, бедра! — Он удрученно покачал головой. — И что говорили? «Пожалуйста, доктор, я вас умоляю!»

Фрау Клейст начала стягивать с руки перчатку, но так и не стянула ее, сил не было.

— Коллега Крюсманн, — продолжал он, — однажды, когда я еще был студентом, пригласил меня посмотреть, как он извлекает зародыша из плаценты при внематочной беременности. Я, разумеется, побежал. Зародышу было два месяца. Вы знаете, это прекрасно устроено! На редкость прекрасно и просто устроено! Представьте себе: в жидкости находится микроскопическое человеческое существо. При этом полностью сформированное, с очень тонкими артериями на кончиках крохотных пальцев, с очень маленькими венами. Оно как бы плавает в собственном озере. И так как-то ловко, вы знаете, юрко! Приятно смотреть, просто очень приятно! — Усатый одобрительно засмеялся. — Но когда коллега Крюсманн проколол плаценту, этот маленький человек — очень, знаете, маленький и очень милый, — он сразу же умер. И весь изменился. Таким сразу стал нехорошим… как будто кусочек чего-то… Вот так, meine liebe[9]… Что с вами?

— Со мной? — пересохшими губами спросила фрау Клейст и громко сглотнула слюну. — Со мной ничего.

— Если я не ошибаюсь, — вкрадчиво заговорил он после небольшой паузы, — Гретхен было пятнадцать лет. Хорошее число. Когда мальчику, — он опять сделал небольшую паузу, — или девочке исполняется пятнадцать лет, любое мужское или женское лицо, располагающее известной степенью внутренней свободы, может, так сказать, вкусить от плодов наслаждения…

— Зачем вы пришли? — Фрау Клейст уронила на пол снятую наконец-то перчатку.

— А я не пришел, — усмехнулся он и тут же наклонился, поднял перчатку и вежливо протянул ей. — Я здесь был. Я просто пил кофе. Что вас удивляет? Нельзя так бояться, meine liebe… У вас-то все было очень цивилизованно. Прекрасная клиника, аллеи… Чистая операционная, умелые медсестры… Наркоз. Легкий ужин в четыре часа… Я вот вспоминаю другое, и кровь просто в жилах… Да, кровь моя стынет. Хотите, я вам расскажу?

Он с озабоченной, но все-таки дружелюбной миной придвинулся к самому лицу фрау Клейст.

— Представьте: Россия, Москва. Дикий холод, мороз тридцать градусов. И девочка лет девятнадцати. Такая дурнушка, блондиночка. И вдруг приезжает красавец. С Урала, я думаю. Впрочем, неважно. Ручищи! Такой как сгребет… Короче, она залетела. Прелестное слово: она «залетела»! Он, кстати, даже и намерен был жениться, потому что нуждался в московской квартире, но он был женат, развестись не успел, и ему, согласитесь, нужно было осмотреться, нельзя же так, сразу… Она «залетела». Сначала и не поняла. А как поняла, тут уж поздно… Животик… — Он обеими ладонями показал «животик» и грустно усмехнулся. — Сказала ему. Он приходит: «Малышка, не бойся. Все сделаем. Завтра. Пойдем к моей тетке, пропустим стаканчик». Пошли они завтра. Ужасный мороз, все в тумане. Сугробы, сосульки. Приходят. Старуха. Уже, кстати, пьяная. Он ставит бутылку. Еще выпивают. Он с этой старухой. А девочка ждет. «Ты, милый, ступай, — говорит старуха, — мы тут без тебя обойдемся». Он ей подмигнул и ушел. «Ложись, — говорит старуха. — Сюда вот, на стол». А на столе две кошки. Свернулись, лежат. Она их смахнула: «Брось, стервы!» Подстелила какую-то простынку. Взяла шприц. Сначала что-то закачала из банки, потом из бутылки всю водку, какая осталась. «Раздвинь-ка мне ноги… пошире, пошире…» И р-р-раз! Эту смесь ей туда и влила.

Фрау Клейст положила руку на горло, в котором забился пульс. Он быстро взглянул на нее.

— И девочку всю обожгло. Но терпимо. Она увидела под стулом перчатки и испугалась за своего милого: «Замерзнет ведь он без перчаток!» Старуха сказала: «Еще полежи минут пять и вставай. Пойдешь по нужде, и все выйдет». Противно, не так ли?

Фрау Клейст молчала.

— Но, может, старуха была слишком пьяной, а может быть, ей не хватило раствора, но только ребенок родился. С таким вот пятном во всю щеку. А что вы хотите? Его обожгло. Ах, варвары-люди! По мне, так уж лучше Джек Кеворкиан…