– Отвезите меня в гостиницу, – попросила Тамара.

Сели в машину. Тамара была чужая, и больше чем чужая. Вернее, меньше. Она была враждебна.

– Что с вами? – Юра взял ее за руку.

– Ничего. Я устала.

– И это все?

– Все.

– Вы считаете, что усталость достаточная причина для…

– Для чего?

– Ну хорошо. Я отвезу вас в гостиницу.

Теперь обиделся он. Ехали отчужденные.

Днепропетровск праздновал юбилей ВЛКСМ, и все гостиницы оказались забиты комсомольцами двадцатых годов, тридцатых и так далее, вплоть до семидесятых. Мест не было. Ночевать было негде. Уехать тоже было нельзя, Тамара наметила на завтра встречу с корреспондентом, автором заметки «Радость солдата». Знакомых в Днепропетровске у нее не было. Оставалось идти на вокзал и сидеть до утра в зале ожидания.

– Я могу пригласить вас к себе, – сказал Юра несколько официально. – У меня есть раскладушка.

Тамара молчала.

– Что все-таки происходит? – тихо потребовал Юра, обегая ее лицо своими дымными глазами.

Что она ему скажет? Он для нее – и этот Юра, и тот. Первый. Она не могла себе представить, что тот Юра кем-то ее заменил. Прижизненная замена. Это все равно что увидеть себя в гробу. Как об этом скажешь?

Тамара промолчала.

Юра жил на краю города в деревянном доме. Дом был длинный, два сруба, придвинутых один к другому. Это была частная постройка, принадлежащая Юриным родителям. Видимо, когда-то, в плохие времена, половину дома продали, и сейчас в этой половине жил тот самый сосед, к которому слетались все птицы и ушла жена. Каждая половина имела свой вход, но, должно быть, Юра часто встречался с женой на приусадебном участке.

Вошли в дом. В доме было две комнаты и кухня. Юра тотчас отправился на кухню и поставил чайник. Тамара обошла комнаты. В одной стоял стол и стул, в другой – раскладушка.

– Просторно у вас, – заметила Тамара.

– Жена всю мебель забрала. И всю посуду, – просто объяснил Юра.

– А на чем вы едите? На газете?

– Почему? Одна тарелка у меня есть. И одна вилка. Сейчас будем ужинать.

Юра достал из маленького висячего холодильника домашнюю колбасу, малосольные огурцы величиной с мизинец, помидоры – крупные, громадные, как маленькие дыни. И бутылку вина.

– Откуда это у вас? – поразилась Тамара.

– Мама вчера принесла.

– А где мама?

– Она в центре живет. Замуж вышла год назад, к мужу переехала.

– А сколько ей лет?

– Пятьдесят. Она на семнадцать лет старше меня. Так приятно видеть ее счастливой.

Значит, Юре – тридцать три, – посчитала Тамара. На пять лет моложе.

– Они вместе учились в институте. Первая любовь. Потом жизнь развела, а теперь соединила, – пояснил Юра историю своей мамы.

Тамара подумала: у любви не так уж много вариантов. Поэтому варианты часто повторяются, только с разными людьми.

Чайник тем временем вскипел. Юра взял таз, налил туда горячую воду, разбавил холодной.

Тамара сидела на табуретке, молча следила за ним. Юра поднес таз к ее ногам, встал на колени, снял с Тамары туфли и поместил ее ноги в таз. Вода была прохладной.

– Вы что, собираетесь ноги мыть и воду пить? – спросила Тамара.

– Воду пить не буду. Но усталость как рукой снимет. Вот увидите. А завтра я оболью вас водой из колодца.

– Мне нельзя. У меня радикулит.

– Радикулит лечат холодом.

Он стал растирать ее ступни сильными осторожными руками. Тамара не смущалась, ей было совершенно спокойно в его доме. Овечка разъединила их, создала дистанцию, и эта дистанция была уместна и удобна.

– А теперь пройдитесь! – скомандовал Юра.

Она пошла босая по кухне, оставляя темные мокрые следы. Ноги казались легкими. Если прыгнуть – зависнешь. Так, наверное, чувствуют себя космонавты в состоянии невесомости.

Юра разлил вино по стаканам. Выпили. Легкость пошла от ног вверх. У Тамары слегка закружилась голова, именно от этой легкости. Колбаса была свежей, пахла чесноком. Помидоры не резали, а ломали, и на разломе они искрились белым, как арбузы.

Петько уплыл куда-то в ирреальность, будто ничего этого «николы не було». Как та собака, которую то ли отравили, то ли нет. Всегда была ясность, чистота, деревянная изба, арбузные помидоры, заботливый ангел с правильным лицом.

– А с кем вы разговаривали? – спросила Тамара.

– Где? – Он перестал жевать.

– Возле машины.

– Когда?

– Возле суда.

– А-а… – вспомнил Юра. – Это Римка. Жена Рудика.

– А Рудик кто?

– Мой институтский товарищ. Он сейчас барменом работает.

– Почему? – спросила Тамара, хотя ее совершенно не интересовала судьба Рудика.

– Надо жену кормить и трех детей.

– У этой девочки трое детей? – поразилась Тамара.

– Да. А что? Ей тридцать пять лет.

– Она вам нравится?

– Кто?

– Римка.

– Так она жена моего приятеля, – повторил Юра, и Тамара поняла, что жен приятелей он не рассматривает. И не видит. Это прикладное к приятелю и самостоятельного значения не имеет.

Тамара как бы поднялась из собственного гроба. Впереди – целая жизнь, по которой можно идти легкими чистыми ногами. Как будто темя ее не заросло в младенчестве. Надежда хлынула прямо в голову. Это было невыносимо. Тамара опустила лицо и заплакала.

Юра не мешал. Он как сидел на подоконнике, так и остался сидеть.

– Плачь, если хочешь, – разрешил он, переходя на «ты». – Но вообще учти – жизнь придумана не нами, и придумана здорово. Тот, кто ее придумал, – не фраер. А мы ее сами портим. Берем и портим. Вот этими руками. – Он протянул красивые умные руки, показал Тамаре.

– А исправить можно? – спросила Тамара.

– Вот этими же руками.

– А ты… А у тебя… все так, как ты хочешь?

– Пока нет. Но будет так.

– Значит, ты действенный, положительный герой…

Тамара полезла в сумочку, разыскивая носовой платок.

Платка не оказалось. Она вытерла лицо ладонью.

Тамаре снилось, что она хочет пить. Проснулась от жажды. Луна смотрела в самое окно, и это было тревожно. Тамара где-то слышала, что на Луне живут отлетевшие души. Тогда отлетевшие души видят с Луны все, что делается на Земле. Не так уж это и далеко. Тамара встала с раскладушки, пошла на кухню. Юры не было ни в одной из комнат. Куда он делся? Может быть, пошел ночевать на вторую половину? К жене?