– Что за херня?! – крикнул он. – Какого?..

Агилар полоснул снова, рассекая лезвием тыльную сторону правого запястья Монтойи. На этот раз порез был не таким глубоким, потому что Монтойя отдернул руку, но клинок рассек вены, и на пол брызнул новый поток крови.

– Ты разве не рад, что я позвал тебя сюда? – спросил Агилар, поднимаясь на ноги и отстраняясь от Монтойи. – Здесь пол вымыть куда легче. И криков твоих никто не услышит.

В последнем он сомневался – улица тихая, а Монтойя горластый. Но изрядную часть шума заглушат джунгли в заднем дворе. И все же, пожалуй, стоит его утихомирить. Он подступил ближе, и Монтойя попытался уцепиться за него левой рукой. Агилар без труда уклонился. Снова приблизился. Монтойя потянулся к нему, но Агилар выставил клинок, и Монтойя отдернул руку. И в тот же миг Агилар, повернув нож, врезал рукояткой Монтойе по горлу.

Тот сдавленно засипел, задыхаясь. Глаза его увлажнились, и он вцепился в глотку, уставив вопрошающий взгляд на Агилара.

– Лады, – молвил Агилар. – Хочешь знать, за что? Ты застрелил Луизу, мудак блядский. Выстрелил ей прямо в лицо и даже глазом не моргнул. Даже не заметил.

– Я… нет, ты ошибаешься, – сумел проскрипеть Монтойя. Лицо его побагровело.

– Я был там. Я видел. Ты стрелял в человека у нее за спиной и попал по ней.

– Так это была… Луиза?

– Да, мудак. Это была она. Ты убил ее, а потом сказал мне, что ей просто не следовало там работать.

– Это… случайность…

Ой ли? Агилар уже не был так уж в этом уверен. Как ни крути, Монтойя и Ампаро стрелял в лицо. Может, ему нравится так поступать с симпатичными женщинами, заполучить которых ему не светит.

– Не играет роли. Ты должен заплатить.

Монтойя поглядел на него печальным взором. Жалобно. Агилар снова сделал выпад, полоснув лезвием по его лбу. Из пореза бусинками выступили капели крови, а затем начали сбегать ему в глаза и дальше, по щекам. Плачет кровавыми слезами, вкупе с соленой водицей, источающейся из его глаз.

Кричать он перестал. Теперь он то скулил, то хриплым шепотом молил о пощаде. Агилар своими действиями ничуть не наслаждался. Ему было тошно, но остановиться он был не в силах. Если он позволит Монтойе жить, тот наверняка поправится и прикончит его. К тому же он уронит свое достоинство в глазах Эскобара. Хочешь не хочешь, надо продолжать. Он сам избрал эту тропу, и настал час пройти по ней.

Он хотел шагать по ней не спеша – вернее, думал, что хочет. Но теперь ему больше не хотелось любоваться мучениями Монтойи дольше, чем требуется. Луиза страдала, но совсем недолго. Агилар страдал – и будет страдать до конца своих дней, с каждым сделанным вдохом. Монтойя должен заплатить за это.

Больше не в силах держаться вертикально, Монтойя свернулся калачиком. Он морщился и вскрикивал, когда Агилар резал его, но слабо. Агилар стремительными движениями рассек второе ахиллово сухожилие Монтойи, полосовал его руки, его лицо. Кровь собиралась лужами. Наконец, чтобы положить этому конец, чиркнул напарника по горлу, ощутив уступчивость плоти и тугое сопротивление хряща. Из раны хлынула кровь, и Монтойя сдавленно забулькал.

Несколько минут спустя он был мертв.

Агилар нашел в спальне Монтойи «Поляроид», которым тот делал фотки себя с юной девицей. Агилару хотелось задержаться, чтобы спалить эти фото, но он и так уже промешкал тут дольше, чем намеревался.

Сделал несколько снимков Монтойи на случай, если Эскобар захочет увидеть доказательство, что Агилар был именно настолько «нежен», как он и рассчитывал, и покинул дом.

Он думал, от убийства Монтойи ему станет лучше.

Ничуть.

Впрочем, и хуже ему тоже не стало.

Эскобар с усмешкой вернул ему фотографии.

– Ты прям как североамериканец, Ансель Адамс, – сказал. – Фотохудожник.

Агилар видел работы этого фотографа в медельинском книжном магазине. Тот снимал деревья и скалы, сплошь черно-белые. А эти фото в основном красные. Но все же похоже, Эскобар хотел сказать комплимент.

– Спасибо.

– Тебе надо бы изучить его работы, – продолжал Эскобар. – Они прекрасны. Хотелось бы мне, чтобы он пофотографировал Колумбию, чтобы показать миру стихийную мощь наших ландшафтов. Я знаю об искусстве не так много, как хотелось бы – то, что у нас есть, по большей части выбирает Тата, но кое-что все же знаю. Например, то, что лучшее искусство самое дорогое. Вдобавок приватные покупки и продажи хороши еще и тем, что никто не ведает, сколько ты заплатил или какой барыш заработал. В моем бизнесе – в нашем бизнесе – хорошо порой иметь возможность маскировать подобные вещи.

– Понимаю, – отозвался Агилар. – Монтойя кое-что об этом мне растолковал.

– Ты очень башковитый парень, Хосе. И наблюдательный, как все хорошие полицейские. – Подавшись в кресле вперед, Эскобар понизил голос, словно желая подчеркнуть дальнейшее. – Так что ты наверняка заметил, что, когда я начал говорить «мой бизнес», тут же поправил на «наш бизнес».

– Заметил.

– А знаешь почему?

– Скажите.

– Приказы мне отдаешь? – ухмыльнулся Эскобар. – Вот это славно! В определенных пределах, конечно.

– Конечно, – подхватил Агилар. Он уже чувствовал себя в компании гангстера куда уютнее, чем когда-либо предполагал. Эскобар не лишен непринужденного обаяния. Агилар слыхал, что он интересуется политикой, и вполне мог представить, что тот управляется на этом поприще совсем недурно.

– Я хочу, чтобы ты к нам присоединился, – поведал Эскобар. – Свою работу в полиции не бросай – пока. Она в прошлом не раз пригодилась, а раз Монтойя не у дел, ты остаешься моей главной связью с департаментом. Я буду регулярно тебе платить, и куда лучше, чем на службе. Ты можешь купить дом в Медельине, но будешь частенько останавливаться здесь, в Наполес, или там, где я буду.

– Хотите, чтобы я стал sicario?

– Больше чем sicario. Sicario – просто парнишка с пушкой, обозленный на весь белый свет. Таких я могу себе позволить вагон и маленькую тележку. Да, ты будешь исполнять эту функцию, когда потребуется, но будешь еще и тем, с кем я могу перекинуться парой слов, когда захочу побеседовать с интеллигентным человеком. Телохранителем и водителем для моей семьи. Быть может, однажды ты станешь лейтенантом или капитаном в организации, коли имеешь к тому склонность.

Долго раздумывать Агилару не пришлось. Со дня смерти Луизы он жил в шикарном отеле, потому что сама мысль о пребывании в квартире, где они жили вместе, была для него несносна. Он прожигал деньги, и они таяли на глазах, а он ничего не зарабатывал.

Он пока даже не знал, как смерть Монтойи скажется на его полицейской работе, но раз они с Монтойей были напарниками и друзьями, от него будут ждать скорби. Благодаря смерти Луизы он знал, как надо держаться, и, наверно, сможет притвориться, что кручинится.