Альенора потрясенно смотрела на него. Ей показалось, что она перенеслась на три дня назад, в Страстную пятницу, и воочию видит страсти Христовы. Несчастный Анн, жалкий, униженный, наводил на мысль об Иисусе в терновом венце у подножия Голгофы. Анн тоже готовился взойти на свою Голгофу. Но убийцы, нанятые Берзениусом, подстерегут его гораздо раньше. Быть может, он даже не выйдет за предместье Нанта!

Неожиданно Анн улыбнулся ей жалкой улыбкой.

– Спасибо вам за всю вашу доброту, сударыня. Если я доберусь до Иерусалима, то призову на вас благословение нашего Господа.

Это было уже чересчур. Альенора разрыдалась. Анн хотел было махнуть ей рукой на прощание, но не осмелился, а вместо того просто повернулся и медленно зашагал прочь. Берзениус перекрестил его вдогонку.

«Духовник» дождался, пока Анн не скроется из виду, и весело обратился к молодой женщине:

– Мои поздравления, дорогуша! От начала до конца вы были выше всяких похвал. Даже ваши слезы – вопиющая правда.

Альенора вытерла лицо рукой.

– Как вы можете оставаться таким бесчувственным к его судьбе? Это же ребенок!

– Вы полагаете? Я как следует присмотрелся к нему на исповеди. Этот ребенок способен уложить троих хорошо натренированных мужчин.

– Я говорила о его сердце.

Берзениус изобразил удивление, затем коротко хохотнул:

– Впервые слышу от вас это слово!

– Больше всего мне отвратительна эта изощренность. Почему бы не покончить с ним прямо здесь? К чему это паломничество, унижение… Зачем такие страдания?

– Потому что в городе есть патрули и местные власти. Убийство всегда может повлечь за собой расследование. А на больших дорогах ничего такого нет. Что может быть зауряднее, чем нападение разбойников на безвестного паломника? К тому же…

– Что – «к тому же»?

– К тому же я вовсе не прочь, чтобы он хорошенько отчаялся, прежде чем умрет. Я даже подожду несколько дней, прежде чем послать моих людей.

– Какое удовольствие вам от отчаяния этого несчастного юноши?

Берзениус ухмыльнулся.

– Давным-давно родной братец его прадеда убил одного из моих предков. Я хочу, чтобы он был отомщен. И как следует отомщен.

Альенора д'Утремер воскликнула возмущенно:

– Не вы ли сами мне говорили, что агент должен навсегда забыть о своих личных чувствах?

Толстяк вдруг утратил всю свою веселость и сухо возразил:

– Я и впрямь требую этого от своих агентов. Что же до меня самого, то я действую так, как считаю нужным!

Альенора не смогла сдержаться:

– Тогда вы не достойны быть моим начальником! Вы – всего лишь тщеславный дурак!

Воцарилось молчание. Оскорбленный Берзениус побледнел.

– Следуйте за мной. Идем к «Полосатому ослу».

– Я не голодна!

– А я и не собираюсь потчевать вас. Там вам предоставят комнату. Посидите пока под присмотром наших людей.

– Выходит, я узница?

– Хочу уберечь вас от соблазнов – прогуляться по Бордоской дороге, например… Но, успокойтесь, это ненадолго. Я быстро приму решение на ваш счет…

Вскоре они оказались в гостинице «Полосатый осел». Вся обслуга этого заведения, от хозяина до горничной, состояла из английских шпионов. Оно неоднократно служило тюрьмой и даже местом казней. Альенора вполне сознавала, что, оскорбив такую тщеславную душонку, как Берзениус, она погубила себя. Но она ни в чем не раскаивалась.

***

Анн де Вивре шел по дороге вдоль берега моря. Навстречу ему попадалось немало паломников, возвращавшихся из Компостелы, поскольку дорога была одна и та же. Один из них, житель Нанта, добравшись до родных краев, подарил страннику свой посох с железным наконечником и загнутым концом. Анн продолжил свой путь, опираясь на этот жезл. Чуть дальше сердобольная женщина, возвращавшаяся с полевых работ, подала ему мелкую монетку. После некоторого замешательства Анн смиренно принял и эту жалкую милостыню. Он, бывший сеньор, должен теперь привыкать к крестьянским подаяниям.

С наступлением ночи Анн не остановился. Ходьба немного успокоила его нестерпимую душевную боль. Юноша сделал привал только на заре, совершенно обессилев. Он упал на обочине дороги и тотчас заснул.

Проснулся Анн внезапно, потому что кто-то сильно тряс его за плечо. Его о чем-то спрашивали. Он приоткрыл глаза.

Солнце поднялось уже высоко. Паломника окружали солдаты. Разбудивший его человек повторил вопрос:

– Вы не видели тут молодого рыцаря на белом коне – и с ним всадницу чуть постарше?

Анн вскочил. Перед ним стоял Изидор Ланфан. Он вопросительно смотрел на своего молодого господина, явно не узнавая его.

– Больше нет никакого рыцаря, Изидор.

Изидор Ланфан испуганно вскрикнул.

– Монсеньор! Что с вами?

– Больше не называй меня так. Я искупаю свою вину. В сеньории уже известно о смерти Перрины?

– Да. Но вы не виноваты. Священник объявил, что это несчастный случай, и бедняжку похоронили в освященной земле.

– Нет, я виноват, Изидор. Потому-то мой исповедник и велел мне идти пешком в Иерусалим в том виде, в каком ты меня видишь.

– Наказание чересчур сурово!

– Я его заслужил и повинуюсь.

– У меня приказ отвезти вас обратно в замок. Ваш прадед весь извелся.

– Передай ему мою смиренную просьбу о прощении, хоть я того и не заслуживаю.

– Монсеньор…

– Погоди, это еще не все. Вчера в Нанте я обвенчался с нашей гостьей. Она осталась в городе.

Изидор Ланфан вытаращил глаза.

– Вы женились на Теодоре?

– Называй ее как хочешь. Мне все равно…

– Но как? Почему? Кто вас на это надоумил?

– Мой исповедник потребовал этого во искупление моих грехов.

От волнения Изидор забыл, с кем говорит. Он завопил:

– Но это же чудовищно! Кто этот человек, ваш исповедник? Откуда он взялся?

– Она меня с ним и познакомила. Он ее духовник.

Изидор Ланфан опомнился. Он помолчал немного, чтобы успокоиться.

– Послушайте, монсеньор. Вы стали жертвой мошенничества. Нам следует действовать немедленно. Мы не можем позволить Теодоре стать хозяйкой Куссона!

– Что тут теперь поделаешь?

– Очень просто: возвращаемся в Нант. Через пару часов вы овдовеете!

Настал черед Анна повысить голос.

– Я тебе запрещаю! По моей вине уже погибла одна женщина, второй не будет! Поклянись, что повинуешься мне. Я желаю слышать твою клятву!