Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Треть, — азартно предложил Падди.
— Две пятых, — вывел я в блокноте и, чуть помедлив, дописал: — и по одному пану с каждого выторгованного для тебя скеллинга.
— Идёт! — чуть подумав, кивнул белобрысый. Я же вновь взялся за карандаш.
— Учти, я не алхимик, так что за качество предоставленного твоим контрагентом товара ответственности не несу.
— За это не волнуйся, — небрежно махнул рукой Падди. — Я Греймура давно знаю, он не подведёт. Собственно, потому и работаю именно с ним. Товар у него всегда качественный… жаль, что он редко в Тувре бывает.
— Что ж, тогда жду список, деньги и письмо к этому твоему Греймуру, — написал я, и хафл просиял.
— Деньги — вот, — в мою руку упал кожаный мешочек с монетами. — А письмо сейчас напишем.
Падди выудил из возникшего перед ним облака портала пенал и чернильницу, после чего, согнав меня с лавки, разложил на ней принадлежности для письма и, вытащив из кармана список покупок, принялся писать послание прямо на его обороте. Шустрый мелкий.
[1] Граунди — название говора присущего жителям Граунда и обитателям Дортмутских доков.
[2] Перш — мера длины, равная четырём рядам или двенадцати стопам.
Глава 5. Что кажется, чем окажется
Боцман Гарни, массивный одноглазый орк, прекрасно знал, как его кличут матросы «Резвого Скечуа», и лишь усмехался, прикусывая чёрный как смоль длинный ус, заслышав тихие матерки в отношении некоего «Коргёра[1]». Само собой, ни одна из «мартышек» или «трюмных крыс» не осмелилась бы назвать его так в лицо без последствий для собственных физиономий, но… плох тот боцман, что не знает своего прозвища, гуляющего среди матросни. А Гарни считал себя отличным боцманом. И честное слово, у него были для этого все основания. Проданный городской общиной Нимма в юнги франконского военного флота, Гарни, бывший тогда мелким орчонком-сиротой, застал закат парусного флота и изрядно полетал «мартышкой» по вантам и реям, прежде чем «дорасти» до палубной работы, для которой требовалась недюжинная сила и определённый опыт. Свой десятилетний контракт на военном флоте он закончил палубным мастером на пароходофрегате «Стремительный», и перешёл в торговый флот.
Франконские каботажники[2] сменялись табрийскими трампами[3], а те, в свою очередь, имперскими линейниками[4]. Попытал он свою удачу и на пассажирских линиях Ревущего океана, но быстро понял, что это не его, и с лёгкой душой вернулся на полюбившиеся ему трампы, один из которых и стал для Гарни домом, в полном смысле этого слова. Здесь одноглазый орк стал не просто членом наёмного экипажа, а совладельцем судна. И пусть ему принадлежала совсем небольшая доля, Гарни её вполне хватало. Правда, были здесь свои подводные камни, но куда уж без них.
Именно поэтому Коргёр совершенно не удивился, когда в его личную каюту без стука вломился нынешний машинный мастер «Резвого Скечуа». Чумазый, воняющий угольной пылью и гарголовой смазкой, как всякая «трюмная крыса», мастер Бродденаур ввалился в маленькое помещение, и то стало ещё теснее. Несколько минут Гарни выслушивал матерную тираду гнома, и лишь когда в бочкообразной груди машинного мастера закончился воздух и тот умолк на секунду, чтобы перевести дух, боцман кивнул.
— Ну? — равнодушный, лишённый любых намёков на эмоции, голос Коргёра словно вернул гному разум.
Бродденаур смерил взглядом боцмана, вальяжно рассевшегося на складном кресле у столика и тяжко вздохнул.
— Говорил я тебе, нельзя ушастого в машинное ставить! — буркнул гном.
— Говорил, — согласился боцман и, поморщившись, спросил: — и что он опять натворил?
— Сходил в гости к саламандрам! — рыкнул вновь начавший распаляться гном. Гарни побледнел.
— Жив? — спросил он, поднимаясь со слишком маленького для его массивного тела креслица.
— Да что этому тапуту[5] будет! — отозвался гном, глядя снизу вверх на воздвигшегося в полный рост боцмана. — Обгорел, конечно, пока мои парни с него саламандр сгоняли, но жить будет. Дирк его подлечил чутка… Правда, теперь этот шебутной хафл требует сдать ушастого «настоящим» лекарям. Иначе, говорит, за жизнь этого дурного полуальва ручаться не сможет.
— Та-ак… — орк на миг прикрыл единственный глаз, глубоко вдохнул и, кивнув машинному мастеру на выход из каюты, буквально выдавил несопротивляющегося гнома в узкий дверной проём. — К старпому. Доложишь ему сам, а пока идём, я тебя слушаю. Стоп. Свист!
На разнёсшийся по проходу рёв боцмана тут же явился, будто ожидал зова, мальчишка-человек, лет тринадцати-четырнадцати на вид, наряженный в выходную белую робу, невообразимо широкие чёрные клёши и натёртые до блеска туфли. Точно на берег собрался, пострел! Не поднимая на боцмана плутоватого взгляда серых глаз, вихрастый юнга замер навытяжку.
— Звали, боцман? — звонким голосом спросил он.
— Звал-звал, — орк окинул взглядом паренька и, хмыкнув, разразился потоком приказов. — Про ушастого уже знаешь? Замечательно. Значит так, ноги в руки и мухой в кубрик, вашему стармасу[6] скажешь, что мне нужны двое толковых матросов из вашей вахты для доставки раненого в больницу. Немедленно. Как довезут этого тапута, пусть выслушают докторов и тут же возвращаются на судно. Как выполнишь, дуй на берег, и чтоб к моменту схода санитарной команды на причале была коляска. Всё понял?
— Ага, — кивнул повеселевший юнга, уже было распрощавшийся с грядущим коротким отпуском на берегу, и моментально исчез в переплетении железных кишок-переходов трампа.
— Идём, Брод, — проводив взглядом шустрого мальца, орк кивнул машинному мастеру. — И рассказывай уже, как этот драххов полуальв оказался в гостях у саламандр.
— Как-как… — пробурчал гном, семеня следом за боцманом. — Как всегда, по глупости! Мы котлы заглушили, и, как водится, начали проверку механизмов. Я отправил ушастого к промежуточной камере, чтоб осмотрел и проверил её на герметичность, а он, дурак, сразу обе заслонки отворил — и смотровую, и топочную! Естественно, саламандры из погасшей топки на свежий воздух полезли. Ему бы смотровое окно хоть рукавицей заткнуть, раз уж про аварийный рычаг не вспомнил, да ты ж знаешь придурка… ему, видите ли, в рукавицах несподручно, вот и получилось…
— Дела-а, — протянул боцман и, застыв перед каютой старшего помощника, решительно обрушил кулак на полотно двери. Та содрогнулась, но устояла.
— И зачем ломиться в пустую каюту, если вы
