– О чём задумался, казачок? Да ты не думай, ты ко мне иди, уж я твои думки нежностью развею, я в ласках горяча-я… буль-бульк!

Пользуясь тем, что русалка подплыла поближе, мой араб просто поднял переднее копыто и аккуратно наступил ей на темечко. Не убил, разумеется, он хоть и скотина, а не зверь. Так, притопил носом в иле. Слегка, чисто в воспитательных целях.

Я одобрительно похлопал его по крутой шее, вспрыгнул на мокрую спину, и мы лёгкой рысью вернулись в село. Не получившая добычи прекрасная русалка грязно ругалась нам вслед, отплёвываясь песком и ракушками…

У конюшни меня ждал Прохор. Денщик заботливо принял коня, а мне велел немедля отправляться к дядюшке:

– Иди, не бойся, зазря не беспокойся. Ругаться не станет. На службу поставит. Глядишь, к своей чести, заслужишь и крестик!

– Прохор, я на награды не ведусь, ты же знаешь. Что у него там с народом получилось?

– Да разогнали всех, – подмигнув, широко улыбнулся денщик. – Василий Дмитриевич в настроении был, ему, вишь, от самого императора какую-то цацку золотую пожаловали. Так он, в душевнейшем расположении, и не стал никого взашей посылать. Самолично вышел, всех выслушал, а опосля уж…

– За нагайку?

– Ну не без этого, – пожал плечами старый казак, разворачивая меня в нужную сторону. – Да ведь сам видал небось, стояли там двое-трое шибко озабоченных. И то им поведай, и об энтом расскажи, и от бед грядущих избавь, и корову подари, а кого и приласкай со всем мужским старанием… Деревенские бабы крепки, как ухабы, им всё видней, они ж как репей! Прилипнут к штанам и орут: «Не отдам!»

В принципе большего мне сейчас знать и не надобно. Дядя выкрутился, теперь моя очередь. А в этом деле у меня, как ни верти, огромный опыт, нахватался за службу, знаете ли…

Усатый ординарец ждал у входа весь на нервах и дёрганый, как кукольный Полишинель на ниточках во французском театре марионеток. Но при всём при том злой, как среднерусский чёрт!

– Где тя лешие за химок носят, морда Иловайская?!!

– Хм, а дядя в курсе, что у него та же фамилия? – словно бы невзначай уточнил я.

– Ох и нарываешься ты, хорунжий, – едва не поперхнулся ординарец. – Ведёшь себя круче самого государя, а эполеты, поди, поскромнее носишь. Бают, характерник ты?

– Всё возможно, чуден мир божий и неисповедимы проявления его, – значимо ответил я, подняв вверх большой палец.

Ординарец нехотя перекрестил меня и пропустил к дяде. А уж тот ждал меня едва ли не с распростёртыми объятиями…

– Ну заходи, заходи, Иловайский, сукин ты сын! Настал твой час, долго я терпел, но ныне нет моей мочи! Что ты там с народом сельским учинил, злодей мой единоутробный, а?!

Вот тут, конечно, дядю бы следовало приостановить, уж кем-кем, а единоутробным родственником он мне ни разу ни в какие ворота не являлся. Однако, когда у него в руке нагайка, особо разводить филологические дебаты как-то не слишком разумно…

– Видит бог, я с местными и близко не якшался! Ну подошёл ко мне их староста, спросил, кто тут Иловайский? Естественно, я сказал, что вы! Как можно указывать на себя, если рядом мой непосредственный начальник и глава нашего рода, логично же?!

– А то! – Дядюшка так ловко взмахнул плетью, что я и опомниться не успел, как словил хлещущий удар по бедру. Больно-о-о, жуть! – Вот мне-то удивления было, когда они меня «молодым казачком» назвали да в ногах валяться начали, об услугах умолять… И каких?! Нечисть овинную забороть, пропажу вернуть, от прыщей избавить, дуре одной, восьмидесятилетней, забеременеть помочь! Дескать, всем селом стока лет и так и эдак старались, а никак, вот к Иловайскому пришли чудес просить…

– Но я-то здесь при чём?! Я их звал? Я, вообще, себя на людях никак не рекламирую, а уж за таким, прости господи, умением… Деньги предлагали хоть?

– А то! – опять нездорово хихикнул дядя, покручивая плетью уже всерьёз. – Целый рубль целковый по пятакам насобирали, да отдадут через девять месяцев, чтоб результат с гарантией. Ну-ка поворотись сюда, чудотворец!

Два раза я увернулся, на третий он меня достал, и ох как доста-ал… Горница-то маленькая, особенно убегать некуда, двери ординарец держит, а сдачи дать нельзя – он старший, он не бьёт, он учит.

– Да за что ж на меня-то такие напасти?! Это всё Прохор, с непонятного энтузиазма, пел на всё село, что «Иловайский, хлопчик, всех вампиров топчет!». Откуда он это взял, с какого бодуна, когда я при нём хоть одного вампира потоптал, как петух курицу… Ай! Ну больно же!

– А то! – Дядюшка, похоже, увлёкся. – Подзатыльники тебе уж не по чину давать, а задницей Богу не молиться, по ней можно! Будешь ещё чудесами хвастать? Будешь казачью честь на смех выставлять? Будешь из меня на старости лет шута горохового строить?!

Я совершил абсолютно нереальный акробатический трюк, с разбегу, рыбкой выпрыгнув в окно, чудом не свернув шею и удирая через двор едва ли не на четвереньках.

– Иловайский, вернись! Я с тобой ещё разговор воспитательный не закончил! – орал вслед мой знаменитый родственник, но мне показалось правильнее мягко прекратить наш непродуктивный диалог. Слишком уж рука у дяди тяжёлая, и разумные аргументы он не всегда воспринимает с должной адекватностью и уважением к мнению оппонента…

* * *

Приходил в себя уже на конюшне, почёсываясь, морщась и строя планы мести. В первую очередь, конечно, болтуну Прохору, во вторую… тоже Прохору! Это он во всём виноват, с его подачи началась вся эта безумная свистопляска. «Иди, не бойся, ругаться не будет, службу даст, крест Георгиевский заработаешь…» Ага! Заработал! И не один, аж на груди не умещаются, пришлось спину подставлять! Припомню я ему это, ох припомню…

Арабский жеребец, чуя мою печаль и запах боли, осторожно теребил плюшевыми губами мой рукав и сострадательно вздыхал, пару раз кивая мне умной мордой в сторону кормушки с овсом – дескать, угощайся, брат, заедай горе…

– Чего приуныл, сокол ясный с мордой красной? – весело раздался неунывающий голос моего денщика. – Поднимайся-ка, ваше благородие, Василий Дмитриевич кличет!

– Виделись, – сухо ответил я. – И уже обо всём побеседовали, я полон впечатлений, добавки не надо, и так даже на соломе сидеть больно…

– Да уж так Господь судил – солнцу сиять, облакам летать, птицам петь, а казаку терпеть!

– Спасибо, утешил. То есть все претензии за сегодняшнюю порку в письменном виде самому Господу, так, что ли?!

– Ну извиняй, хлопчик, – наконец снизошёл денщик. – Я ж не ведал, что генерал на тебя так неровно дышит. Однако всё, отпустило его, выкричался уже, пойдём, видать, и вправду служба ждёт.

Я тяжело вздохнул, но встал. Служба есть служба, от неё у нас прятаться не принято, остальные казаки не поймут. А человек при всей своей индивидуальности существо стадное, мне без полка тоже никак, значит, надо идти…