— Знаете ли, у меня нет никакой необходимости брать вас, — отрезал он.

Бет моргнула удивленно и обернулась:

— Что? Конечно, я вам нужна. Если вы меня не возьмете, то я могу просто поднять тревогу. — Она вдруг вспомнила, что, несмотря на обходительные манеры, перед ней все же пират, и поспешно добавила: — В любом случае ваше дело в глазах официальных лиц только выиграет, если вы не просто раскаетесь, но и сможете представить вдобавок освобожденную вами пленницу Черной Бороды.

— Да, в этом что-то есть, согласен, — буркнул Боннет. — Ну что ж, тогда слушайте: прямо сейчас мы порознь спустимся на берег. Там на песке одна из шлюпок «Возмездия». Вы меня увидите подле нее... Вы заберетесь в нее и спрячетесь, там есть старая парусина... Прилив уже начался, так что мне будет не трудно столкнуть шлюпку в воду. Затем я подгребу к своему кораблю, загружу как можно больше провизии и всего необходимого — сколько смогу, конечно, не вызывая подозрений своего ненадежного экипажа, а затем погребу на юг вдоль берега. Кстати, вы умеете править по звездам?

— Нет, — сказала Бет. — Но вы ведь умеете?

— Да, конечно, — поспешно согласился Боннет. — Я просто... э-э-э... я думал о тех моментах, когда я буду спать. Но в любом случае, если мы отправимся на юг, то довольно скоро окажемся на торговых путях, и тогда, — добавил он, поворачиваясь к выходу, — если я успею убраться подальше, прежде чем он узнает, что я сбежал, может, ему и не удастся вернуть меня назад.

Это не успокоило страхов Бет, но она все же спустилась следом за ним по лестнице и двинулась в противоположную сторону. Она собиралась обогнуть все три костра, а затем спуститься к берегу, скрывшись таким образом от всевидящего ока Лео Френда.

Медленно, о чем-то глубоко задумавшись, Стид Боннет двигался навстречу кострам, грузно ступая по рыхлому песку. Выражение грусти почти облагораживало его дряблое лицо. Редкие пучки травы, попадавшиеся под ноги, хрустели и шуршали под толстыми подошвами сапог.

Говорить о побеге с дочерью Харвуда... даже позволить себе увлечься ею, глупо и наивно надеяться на взаимность — все это с пугающей ясностью вернуло к воспоминаниям о той жизни, которую он вел еще три месяца назад. Конечно, даже если он и сумеет вырваться из цепкой хватки Тэтча и получит помилование, то едва ли сможет вернуться на Барбадос к жене. И в этом было хоть какое-то утешение.

Быть может, где-нибудь в другой стране, под другим именем он сможет начать все заново. В конце концов ему исполнилось лишь пятьдесят восемь. Если следить за собой, то еще лет десять можно не беспокоиться о примирении с Богом, и найдется немало молодых женщин, достойных его внимания.

На мгновение улыбка тронула его лицо, руки невольно шевельнулись, оглаживая воображаемые округлости, и он ощутил прилив былой уверенности в себе. Женщина, на которой он женился четыре года назад, лишила его веры в собственные силы, превратила прежде сурового, непреклонного офицера в никчемного, жалкого человечка. И лишь после встреч с девицами из «Рамоны» к нему все вернулось опять. Но эта мысль вызвала воспоминание о том, в каком ужасном состоянии он оставил последнюю из этих девиц, и это воспоминание вернуло его в реальность, в тот кошмар, в котором он жил все эти последние три месяца. Морщинистые руки старика бессильно упали.

На залитой багрянцем заката глади океана, словно черный скелет доисторического чудовища, стояло на якоре судно Тэтча «Возмездие королевы Анны». Боннет отвел глаза, опасаясь, что Тэтч способен прочесть его мысли даже по одному-единственному взгляду.

Побег должен непременно удаться, размышлял Боннет, ступая по болотистой почве. Слава богу, что король обещал полную амнистию. Ни в чем из происшедшего не было моей вины, но ведь ни один суд не поверит в это. Ну какой законник способен понять, как хунзи канцо способен использовать твою кровь, чтобы отделить разум от тела? Я не снаряжал «Возмездие», я даже не уверен, что это именно я убил ту девицу из «Рамоны», хотя готов признать, что именно моя рука нанесла удар ножкой табурета... и снова, и снова, и снова... так что, хотя я не помню этого, мое плечо ныло несколько дней, и даже если это сделал я, то я был опоен... И кто, вы полагаете, выбрал именно эту девицу для меня, именно с такими чертами лица, кто подбил ее воспользоваться таким тоном и сказать именно те слова?..

Ужасная мысль точно громом поразила его. Он остановился как вкопанный, но грузное тело по инерции подалось вперед, и он чуть не упал. А почему, собственно, он полагает, что Тэтч впервые заметил его у «Рамоны»? И только тогда решил, что денежный плантатор, бывший военный окажется полезным партнером? Что если — несмотря на то, что сейчас ему следовало бы больше беспокоиться об угрожающих ему опасностях, лицо Боннета залилось краской унижения, — что если он был на примете у Тэтча задолго до этого? И все происшедшее с ним было заранее подстроено? Что если та первая девица лишь притворялась, будто подвернула ногу, а на самом деле просто была выбрана за свою худобу, чтобы он смог поднять ее и отнести в дом, на кровать. Она, да и другие девицы отказывались принимать плату от него во время последующих визитов, уверяя, что его уникальные мужские дарования были им достаточной наградой, лучшим средством от всякого рода недомоганий, обмороков и мигреней... Но что если Тэтч платил им за услуги?! И платил дорого, поскольку к их обычным обязанностям добавлялась необходимость играть роль.

Он вновь бросил взгляд на темное судно Тэтча, взгляд, полный ненависти.

«Так все, должно быть, и было, — подумал он. — Тэтч хотел накрепко привязать меня к себе, он наблюдал за мной, чтобы найти самый легкий, самый верный способ вырвать меня из привычного окружения. Если бы я не был женат на этой стерве, он нашел бы другой рычаг... Интересно, какой именно?.. Он мог бы подстроить запрещенную законом дуэль, от которой по законам чести было бы невозможно уклониться. А может, сыграл бы на моей честности? Загнал бы в такую ситуацию, когда пришлось бы разориться, заплатив долги собственной жены...

Ну конечно, я облегчил ему задачу. Единственное, что от него требовалось, так это оплатить услуги девиц из «Рамоны», которые вернули мне то, что отняла у меня моя жена. А потом в конце концов опоить меня и подослать девицу, которая была абсолютной копией моей жены: и внешностью, и ненавистными манерами...

И когда потом мой организм избавился от наркотика, когда я с ужасом смотрел на эту мертвую девицу, которая больше ни на кого не была похожа... И вот тогда этот ужасный великан вдруг появляется в комнате с улыбкой на лице, холодном, как гранитная скала, и предлагает мне выбор.

Так называемый выбор...»

Справа от Бет Харвуд тянулось обширное болото, которое, по словам пиратов, уходило далеко в глубь страны — место, где вода и земля сливались друг с другом, становились практически неразличимыми; где в озерцах плавали змеи, а вдоль берегов по скользкой илистой траве ползали рыбы; где сами контуры этого дьявольского лабиринта постоянно менялись, делая карты не более надежным ориентиром, чем облака в небе. Неподвижный воздух здесь напоминал стоячую воду болот, да и вся атмосфера, наполненная миазмами, была такой густой и тягучей, что даже крупные насекомые, в других местах вовсе не способные оторваться от земли, здесь летали и кружили над головами. Бет бросила взгляд в сторону болот, и там, далеко, в глубине проток, неожиданно всплыл мерцающий огонек из тех, которые пираты называли блуждающими духами. Фосфоресцирующий шар поднялся над прядями ночного тумана, неуверенно поколебался меж кипарисов и свисающего космами испанского мха, а потом так же медленно, как и появился, погрузился в разлив ночного тумана. Яркое сияние его стало призрачным, а потом и совсем погасло.