— Вы ведь говорили, что вам хватает хлопот и с одной действительностью, не говоря уже о нескольких…

— Да, для меня даже две действительности — уже перебор.

— А как же меридианы? Ни один патологоанатом еще ни разу не находил в теле человека никаких меридианов. И тем не менее вы говорите о них как о чем-то само собой разумеющемся. Или, скажем, это ци. Еще ни одна западная наука не признала эту «жизненную энергию». Неизвестна ни ее природа, ни ее структура. Но вы, выполняя массаж шиацу, мгновенно находите закупорки канала ци и устраняете их так же привычно, как сантехник устраняет засоры в водопроводной трубе. Я это называю уверенным подходом к разным действительностям.

— Я никогда не рассматривала это как другую действительность.

— А что же это, по-вашему?

— Это дело веры.

— Я не верю ни в ци, ни в меридианы. Но боль — он постучал пальцем по голове — практически исчезла.

Соня рассмеялась.

— Этому наверняка есть какие-нибудь неврологические объяснения.

— Да. Но мне больше нравится «пруд ветра».

С этой минуты они молчали до самого конца сеанса. Уже когда доктор Штаэль встал с массажного стола, Соня, подавая ему теплое полотенце, спросила:

— Вы слышали сегодня утром церковный колокол?

— Да. Сначала я обрадовался, решив, что в первый раз за много лет проспал. Но потом подумал: с каких это пор день начинается в двенадцать?

— Не смотрите на меня так. Вам это тоже предстоит.

Соня почувствовала себя преступником, которого застукали на месте преступления. Она и в самом деле подумала, глядя на дряхлую фрау Куммер: неужели она тоже когда-нибудь будет так выглядеть? Они стояли друг против друга по пояс в теплой воде, и Соня обдумывала, с какого упражнения начать. Она давно уже этим не занималась, но водная гимнастика входила в ассортимент услуг велнес-центра, а она оказалась единственным свободным на этот момент сотрудником.

— Вернее, вам это тоже предстоит, если повезет. Не все доживают до моего возраста.

— Для начала мы легко касаемся коленями пола и отталкиваемся от него.

— Когда я была в вашем возрасте, я выглядела не хуже вас. Сколько вам лет? Тридцать пять?

— На колени — и оттолкнуться.

— Пожалуй, даже немного спортивнее. И грудь у меня была больше. — Не переставая говорить, фрау профессор Куммер медленно погрузилась в воду до плеч и быстро поднялась. — И никакой татуировки у меня, разумеется, не было. Тогда женщины этим не баловались. Разве что определенный сорт женщин…

— А теперь зайдем немного глубже.

Соня прошла до середины бассейна, старуха последовала за ней и погрузилась в воду по шею.

— Не успела я оглянуться, как она уже тут как тут, старость. Ты смотришь в зеркало и спрашиваешь себя: когда же это, черт побери, началось? Вы сами увидите. Может, уже завтра, после душа.

— По команде «марш» вы бежите как можно быстрее к противоположной стенке.

— А может, даже сегодня, после гимнастики. Будете стоять перед зеркалом в раздевалке, увидите маленькие дряблинки на подбородке, на руках и спросите себя…

— Внимание! Марш!

Фрау профессор Куммер устремилась к стенке, работая руками, как веслами, и, добравшись до цели, обернулась.

— Когда… спросите вы… себя… — произнесла она, тяжело дыша, — когда же это началось…

— Внимание! Марш! — скомандовала Соня. Фрау профессор Куммер отделилась от стенки и двинулась на Соню. Призрак старости, морщинистый и злой. Почти неподвижный, словно в замедленной съемке, но неотвратимый, неудержимый.

В ожидании прибытия старухи и очередной порции яда Соня вдруг поняла, что ей не давало покоя с того момента, как она закончила сеанс массажа и отпустила доктора Штаэля. Его слова: «С каких это пор день начинается в двенадцать?»

Через две минуты, оборвав в самом начале урок водной гимнастики с фрау Куммер, она даже не стала утруждать себя более дипломатичным обоснованием своего решения, а заявила просто:

— Потому что вы меня достали.

Восемь зловещих строк сохранились у нее в памяти в виде картинки. Но она все же бегом, прямо в халате, бросилась наверх, примчалась в свою комнату и раскрыла книгу легенд:

Когда летом наступит осень,

Когда день обернется ночью,

Когда в воде вспыхнет пламя,

Когда с рассветом пробьет двенадцать,

Когда птица станет рыбой,

Когда зверь превратится в человека,

Когда крест повернется на юг —

Лишь тогда ты станешь моей.

«Когда с рассветом пробьет двенадцать», — повторила она тихо. Сердце ее, которое только что просто билось от того, что она бегом поднялась по двум крутым лестницам, теперь бешено колотилось от страха.

Ведь на рассвете и в самом деле пробило двенадцать! А люминесцентные фонари на дне бассейна? Чем не подводное пламя? «Когда в воде вспыхнет пламя»!

Паваротти закатил истерику, словно чувствуя неладное. Соня подошла к клетке, вынула дно в виде выдвижного ящика с песком, высыпала песок в мусорное ведро, вымыла ящик горячей водой, насыпала в него свежего песка и вставила в клетку. Потом поменяла воду в плошке, наполнила кормушку, прикрепила к прутьям клетки новую метелку проса. Больше ей нечем было себя занять.

«Когда летом наступит осень»? Ну конечно — фикус! Все его листья опали, вот тебе и осень!

Соня села за письменный стол и заставила себя дышать ровно и глубоко. Она понимала, что и второе условие уже должно было быть выполнено, только не знала, как именно это произошло. Но чувствовала, что через несколько секунд найдет решение и этой загадки.

«Когда день обернется ночью»! И вдруг, словно ей бросили сзади за воротник кусочек льда, спину обожгло холодом. Казутт! Ночной портье, который посреди бела дня вдруг является на службу! И день превращается в ночь…

Соня встала, придвинула стул к шкафу, встав на него, достала сверху пустой чемодан и бросила его на кровать. В боковом кармане на молнии лежала пачка сигарет, которые она купила, чтобы не просто не курить, а не курить сознательно. Это были сигареты с ментолом. Содрав целлофан и раскрыв пачку, она вынула сигарету. Спички лежали в ванной, рядом с подсвечником, который она приготовила на случай отключения света.

Прикурить сигарету ей удалось лишь с третьей спички.

На столе зазвонил телефон. Она испуганно вздрогнула и взяла трубку. Это был Мануэль. Он звонил от стойки портье.

— С тобой все в порядке?

— Да. А что?

— Я видел, как ты неслась по лестнице.

— Ничего, все уже нормально.

— Барбара хочет с тобой поговорить. У себя в кабинете. Прямо сейчас.