Не слишком высокая, стройная, но не болезненно хрупкая: если каждая мышца Кайи и того же Кэла устремлена в полёт, то здесь уместнее говорить о плавном течении реки, огибающей препятствия. По-своему не менее сильная и целеустремлённая, но, скажем так, поставившая себе целью побеждать, не разрушая, а познавая и поглощая: свойство всех лекарей, без остатка отдающихся своему ремеслу.

Белое платье с узеньким изумрудным узором по подолу и у застёжки лифа чудно сочетается с золотистой кожей, не такой смуглой, как у Кайи, но гораздо более тёмной, чем у Кэла и у меня. А вот волосы ярче, чем у моей названой дочери: не бронза, а красное золото. Глаза зелёные, но с широкой карей каймой, и потому кажутся совсем тёмными. Однако любые краски лица меркнут, если не находят подтверждения себе глубоко внутри тела, там, где прячется от грубых прикосновений душа.

Гилиа-Нэйа юна и очень добра. Но всякая настоящая доброта беспощадна прежде всего по отношению к себе самой. Если Кэл сможет понять и постарается взять часть этого груза на себя, девушка будет благодарна и предана ему. Всю жизнь. Способен ли мой друг принять такой дар? Не мне судить.

Она не выглядит печальной, как если бы против своей воли была приставлена к Кайе. Решала сама? Возможно. Должно быть, принадлежит к одной из младших Ветвей клана Воинов Заката, но не пошла по наследственной стезе, выбрав лекарское искусство, чем наверняка не снискала одобрения. Впрочем, все мои догадки не стоят и гроша, если не будут подтверждены:

— В чём же ты провинилась, милая?

— И вовсе не провинилась! Я сама вызвалась... — Она привычно начала оправдываться, но всё же спохватилась и грозно сдвинула брови: — Да кто вы такой?!

— Друг.

— Это всего лишь слово, — возразила эльфийка, выказав не меньшее мужество, чем её родственники.

— Саа-Кайа ждёт меня. Она сможет принять посетителя?

— Смогу, конечно! Я же беременна, а не больна! — Усмехаются пухлые губы, а бирюза взгляда вспыхивает жарким: «Ты пришёл!»

Кайа стоит на террасе, одной рукой опираясь о перила, а другую положив на холм живота под складками платья, такого же белого, как у Нэйи, но без следа вышивок, как и положено роженице[18].

— Здравствуй.

— О, здоровья у меня, хоть отбавляй!

— Чего тебе тогда пожелать?

— Выбирай сам, — разрешает Ке. — Но мне довольно и того, что имею.

Нэйа переводит удивлённый и растерянный взгляд с меня на свою подопечную и обратно.

— Кто этот человек?

— Человек? — Бронзовый веер ресниц на мгновение скрывает за собой смеющиеся глаза. — Не тревожься, Гилли, он не причинит мне вреда. Он помог моему ребёнку вернуться к жизни. Помнишь, я рассказывала?

Взгляд юной эльфийки мгновенно становится расчётливым, и с жадных до знаний губ уже готов сорваться вопрос, но Ке мягко возражает:

— Потом, всё потом. У тебя ещё будет время. А я хочу поговорить со своим другом, пока... Пока не буду занята другими делами.

О да, милая, скоро у тебя появится много дел, которые, как ни странно, останутся с тобой до самой смерти. Но ты будешь им рада и благодарна за то, что они есть. Благодарна... мне.

Как странно: качаясь на шатком мостке между ужасом и безумием, вне зависимости от желаний и намерений сделать то, что было необходимо... Почему моя кровь решила исполнить чужое желание? Может быть, потому, что боль, которую чувствовала эльфийка, ни в какое сравнение не шла с болью, которую она собиралась причинить? Наверное, так. Ке не будет вспоминать прошлое, и я не стану. Незачем: утратив власть над минувшим, мы не в силах запретить ему в самый неподходящий момент напомнить о себе, и можем лишь надеяться, что оно продолжит свой чуткий сон в памяти мира, а не обожжёт нас злорадным огнём широко распахнутых угольно-чёрных глаз...

Скорчив забавную рожицу, долженствующую изобразить скорбный укор, Нэйа ушла в дом, разбирать свежесорванную траву, и мы с Ке получили возможность остаться наедине. Если, конечно, не считать присутствующих при разговоре ребёнка и Мантии, но те предпочли благоразумно молчать и не вмешиваться в наши дела.

— Без оружия?

Разочарованный взгляд. Что ещё может интересовать воина? Только остро отточенное лезвие.

Ай-вэй, милая, зачем оно? Я сам себе оружие, да ещё того рода, что можно удержать в ножнах, но нельзя остановить ни одним щитом в мире.

— Жалеешь?

— Ходят слухи, что ты обзавёлся славной сталью.

— Славной? Не рановато ли так именовать мои клинки? Насколько помню, ничем пока их не прославил... А слухам, которые ходят, следует укоротить уши. К тому же, я пришёл в дом друга, а защитник у вас имеется. Как минимум, один.

— Я не надеялась, что ты придёшь, — ладонь эльфийки погладила тёплое дерево перил.

— Кэл утверждал обратное.

— Ты говорил с ним?

— Всю дорогу сюда.

— Он сам того желал, потому и мне приписал свои надежды.

Заглядываю в бирюзовые озёра:

— Значит, ты не надеялась?

— Надежды недостаточно для свершения чуда, правда? — Вопрос, ответ на который слишком хорошо известен и мне, и моей собеседнице.

Недостаточно, но это становится понятным только потом, когда чудо уже произошло, и понимаешь: никакое оно не чудо, а скорее, очередное проклятие, намертво скреплённое с тобой. До самой смерти. И что особенно несправедливо, ты менее долговечен, чем твои поступки: ещё годы спустя над твоей могилой будут раздаваться хулы или славословия — что заслужил. Или, точнее, что тебе поставили заслугой чужие сердца.

Меняю тему, уходя от печальных воспоминаний:

— Всё было хорошо?

— Со мной? — Уточняет Ке. — Да. Никто не осмелился выступить против моего возвращения домой. Но и слов в защиту я не услышала.

Конечно, не услышала. Эльфийке простили бы ненамеренное убийство соплеменницы, отягчившей свою участь употреблением «рубиновой росы», но простить служение людям, да ещё столь неприглядное? На такой щедрый жест Совет Кланов не способен. Да и менее облечённые властью и положением в обществе — тоже. Протянуть руку помощи отверженному? Для этого нужна смелость пойти против ветра. Да, существует вероятность, что он утихнет, но не менее вероятно и то, что скоро вам навстречу ринется целый ураган. Умеете справляться со стихией? Есть только один способ уцелеть: стать составной частью бури. Но при этом очень легко забывается, в какую сторону был сделан тот, самый первый шаг.