— Что же случилось, Маргарита? — спросил он снова, впервые за долгие годы используя настоящее имя своей жены, чтобы подчеркнуть всю необычность ее визита.

В тот самый час, когда графиня открывала своему супругу глаза на беспутство Лулу, тот, закончив стенографировать важный доклад о динамике рынка цитрусовых, разглагольствовал в кафе-мороженом в компании своих приятелей. Там он чувствовал себя королем. Его звали «де Мондес», его слушали, от него даже никогда не ждали, чтобы он заплатил по счету. Среди сыновей фрахтовщиков, этих юных масляных принцев и мыльных дофинов, он выглядел истинным аристократом.

Развалившись на стуле перед коктейлем «нуайи-кассис», он говорил о женщинах — веско, со знанием дела. У него в настоящий момент любовница корсиканка, великолепная девица, которая осталась в Марселе из-за любви к нему. Влюблена до такой степени, что порой по ночам начинает рыдать без причины.

— Надо понимать, нервы у них устроены не как у нас… И к тому же она наверняка инстинктивно чувствует, что это не продлится вечно, что скоро конец.

Ибо Лулу начал уставать от нее, как и от других. Всерьез подумывал о женитьбе.

— Мы все вынуждены к этому прийти, рано или поздно. Ведь в наших семьях надо передать имя, поддерживать традиции… А известно, что лучшие мужья получаются из тех, кто бурно провел молодость.

Поскольку приближался час ужина, он отправился к Аллее, весьма довольный собой, высоко держа голову и вышагивая вразвалку. Под платанами он обнаружил господина де Мондеса, который поджидал его, глядя высокомерно и презрительно.

Всю следующую неделю атмосфера в особняке Мондесов была до крайности гнетущей. Драма была тут — ощутимая, очевидная, укоренившаяся, подразумеваемая в малейшем слове, поддерживаемая каждым взглядом и каждым вздохом. Шушукались в уголках у дверей, обменивались унылыми перемигиваниями. Однако никто не находил решения, ни осмеливался его предложить.

Лулу не пытался отрицать. Впрочем, как бы он посмел? Он просто отбивался от всех и пытался переложить ответственность на других. В конце концов, Тереза так же виновата, как и он. И потом, семья не давала ему денег, ведь не мог же он поддерживать приличную связь на свое жалованье в Торговой палате! Впрочем, если бы подобное приключение случилось у него с «кокоткой», неприятностей было бы еще больше.

— Тебе надо было всего лишь сделать как все: завести себе замужнюю женщину, — ответила ему мать.

Что касается графа де Мондеса, то он заявил, что в прежние времена Лулу отправили бы на Мадагаскар или по крайней мере в Камерун… И все, счастливого пути.

— В Камерун, нашего бедного малыша! — возмутилась мадемуазель де Мондес. — Влад, у тебя в самом деле нет сердца.

— В первую очередь у меня нет средств, чтобы оплатить его переезд и устроить плантатором, — ответил Владимир.

Теперь, признавшись в своем несчастье, Тереза отбросила всякую сдержанность. Подметала прихожую чуть не под вечер, била по тарелке в день и подавала подгоревшие блюда, шмыгая носом.

— Да что такое с этой бедняжкой Терезой, почему она все время плачет? — спрашивал каноник с невинным видом.

Он чувствовал себя обязанным разыгрывать неосведомленность, в которую верила одна лишь его сестра.

— Только представьте, такой скандал в доме духовного лица! — стенала мадемуазель де Мондес.

Несчастья идут чередой. Мадемуазель де Мондес, получив пять тысяч франков от одного из своих постояльцев, сложила купюру шесть раз пополам и спрятала ее в горсти, чтобы никто не видел деньги в ее руках. Так она прохаживалась все утро, но потом бумажка куда-то подевалась, и она не могла ее найти. Опять Тереза, конечно… как и с браслетом, о котором теперь не осмеливались говорить.

— Она этим пользуется, шельма, она нас за горло держит, — говорила мадемуазель де Мондес.

Госпожа Александр уже не сдерживалась и с удовольствием сыпала соль на рану:

— Знаете, какие они, эти корсиканцы. Все сумасшедшие, экстремисты. Не дай бог, Тереза как-нибудь утром выбросится из окна, в ее-то состоянии!

— Да уж, — отвечала старая дева, — нам только этого не хватает.

Сплетни в Марселе всегда разносятся через дворы, так что в квартале уже пронюхали о деле. Несчастье Мондесов, поднимаясь по лестницам, прокрадываясь в кухни, медленно распространялось по соседним домам.

Одно было несомненно: Тереза не хотела уезжать в свои родные края — ни в коем случае и ни за какие деньги. О деньгах, впрочем, и речи не было. Граф Владимир заявил, что не даст ни гроша, и в этом пункте ему можно было доверять. Мадемуазель де Мондес говорила, что смирится с продажей чего-нибудь из мебели или распятий. Но как вынести из дому вещь, чтобы «аббат» не заметил? И думать нечего.

— А ты, Минни? Это же твой сын, в конце концов!

Минни сделала неопределенный жест. Она поговорила с Терезой, и ей не показалось, что та замыслила извлечь материальную выгоду из своего положения.

— Еще бы, после всего, что она у нас украла! — воскликнула мадемуазель де Мондес. — Но чего же ей тогда надо? Это ужасно. Как раз когда бедный малыш Лулу задумал жениться, нашел очень приличную партию. Я навела справки. У этих Аснаисов денег полно… Весь город скоро будет знать. А чего ты хочешь, при таких-то обстоятельствах…

— В самом деле, это было бы чудовищно, — сказала Минни задумчиво, хотя трудно было догадаться, что она под этим понимает.

Лояльность графини де Мондес выбирала весьма непредвиденные пути.

После своего обеда на Аллее Мари-Франсуаза жила в состоянии экзальтации. Трогательнее всего было то, что она не скрывала своего восторга. Послушать ее, так особняк Мондесов был последним бастионом аристократической мысли, а Мондесы — самыми замечательными людьми, которых она когда-либо встречала. В доме, обставленном целиком «по-средневековому», — сплошь музейные коллекции. Лулу де Мондес живет в настоящей монашеской келье. Разговор за столом шел то по-латыни, то по-немецки, самым непринужденным образом. Граф Владимир, несомненно, потомок польских королей. А что касается каноника, то он удостоил девушку долгой литературной беседой, он один из первых писателей Франции, в серьезном роде, разумеется, и только исключительная скромность мешает ему приобрести еще большую известность.

Казалось, что за время одной трапезы Мари-Франсуаза узнала больше, чем за девятнадцать лет буржуазного воспитания в лоне своей семьи на Райской улице.

«У Мондесов салфетки сложены не так… У Мондесов кофе пьют в столовой… У Мондесов…»

Г-ну Аснаису это начало надоедать.

— Ну, если у этих Мондесов все так потрясающе, отправляйся к ним жить, дочка!

— Э… вообще-то… Вот именно…

И Мари-Франсуаза торопила мать с приглашением Лулу. Это было бы минимальной данью вежливости. Но Мари-Франсуаза надеялась, что обед состоится в ресторане.