Маша росла в любви, даже обожании, абсолютном преклонении, всеобъемлющей, горячей заботе, всеобщем восхищении и так далее, так далее и так далее.

Нет, баловали Машу разумно – откровенных глупостей не делал никто. Но все, что она хотела, конечно же, исполнялось. А что хочет девочка, у которой есть все? Тряпичницей Маша не была, бриллиантов и норковых шуб не заказывала. Какие бриллианты и шубы? Ни бабуля, ни мама их сроду не носили, да и внешне Маша была скорее девочка-подросток: худенькая, невысокая, с мальчиковой короткой стрижкой. Хорошенькая в меру, как говорила бабуля. И правда, хорошенькая – сероглазая, темнобровая, чуть курносая и по-современному большеротая.

Маша долго выбирала будущую профессию. Бабуля намекала на продолжение династии в медицине. Мама мечтала о поприще литературном – ну, если не поэтом или писателем, то хорошо бы, к примеру, литературным критиком или редактором. Папа предложил подготовить Машу в Полиграф – чем не профессия для женщины? Только дедуля молчал и хмурил кустистые брови. Понимал, что Софью Ковалевскую из любимой внучки сделать не дадут. Да и вряд ли она бы из нее и получилась, честно говоря.

Маша поплакала, помучилась, покрутилась в кровати пару раз до рассвета и поступила в иняз, на отделение скандинавских языков. Выпендрилась, короче.

Первая Машина любовь тоже оказалась счастливой. В шестнадцать лет она влюбилась, а в девятнадцать, на втором курсе, они расписались. Рановато, конечно, но что поделаешь? Раз уж так сложилось… Свадьбу сыграли в ресторане – чтобы без хлопот. Поели, попили, ушли и забыли. И опять все складно – Вова, Машин муж, был внуком ну очень известного авиаконструктора. И жили в одном доме, и дачи на соседних улицах. И Вова – ладный, стройный, синеглазый блондин (мама – популярная латышская актриса, папа – дипломат). Вова пошел по папиным стопам и поступил в МГИМО. Разумеется, с первого захода.

Зажили они у Маши – так договорились. Дед с бабулей перебрались окончательно на дачу, папа делал большой проект для зоопарка и жил практически в мастерской, а мама… Ну, обнаружить Машину маму вообще было сложновато. Пришел человек с работы, налил себе чаю, отрезал кусок сыра – и в свою комнату, как мышка-норушка.

Маша, молодая жена, попробовала вести хозяйство. Через неделю Вова, смущенно покашливая, объяснил любимой, что напрягаться не стоит. В пятницу поедят горячего у Петровны на даче, а на неделе он вполне может заходить поужинать к маме, в соседний подъезд. Маша сначала обиделась и даже поплакала, а потом рассудила: а что, собственно, плохого? Ну и пусть ужинает у мамы! Не у посторонней же женщины! Пусть пообщаются, попьют чаю. На выходных – Петровнины разносолы. А она, Маша, лучше книжечку почитает и на диване поваляется. Вообще-то Маша была чуть-чуть ленива. Так, самую малость.

А кто из нас не ленив? Все, наверное. В разной, конечно, степени. Ну и совесть у каждого тоже своя. У кого-то любит поспать, а у кого-то не дремлет. Словом, Маша великодушно давала своей послабление.

Жили они с Вовой хорошо, даже очень хорошо. Не только как влюбленные, а как старые и добрые приятели. Понимали друг друга без слов. Претензий тоже не предъявляли. Какие претензии, какое раздражение? Квартира есть, машину подарили на свадьбу, про копейку думать не надо, деньги в тумбочке у кровати – бабуля подкинет, дедуля подсобит. Вовин папа привозит подарки – а он по Европам, как другой на дачу. Вовин дед каждую пятницу приносит продуктовый заказ. А в заказе – не для слабонервного советского человека. Вовина бабушка с домработницей три раза в неделю поставляют им кастрюли с первым и судки со вторым.

Живи, радуйся и ни о чем не думай! Что, впрочем, они и делали – довольно успешно. После летней сессии поехали в Болгарию, на Золотые Пески. Тоже подарок дедули.

Вернулись загорелые, с нагулянным жирком и двумя дубленками в пакетах: у Вовы серая, у Маши кофейная. И все опять хорошо. На пятом курсе, перед самым дипломом, Маша поняла, что она «в ожидании». Собрали родню и торжественно и громко об этом сообщили. Все дружно бросились целовать их и обнимать друг друга. Бабуля с дедулей уговорили Машу поселиться на даче. Вполне разумно – воздух, ежедневные регулярные прогулки, постоянный присмотр и полезная еда от Петровны – утром свежие соки, отварное мясо, зеленые салаты и, конечно, молочные продукты. Петровна ходила за три километра в соседнюю деревню и приносила «яички из-под курочки – тепленькие, молоко из-под Красавки», сметану, творог и простоквашу.

Маша, конечно, скучала по Вове – тот вырывался только на выходные, потому что уже трудился в Министерстве иностранных дел. Да и по любимой подружке – соседке Тате Голованевской – тоже скучала. Тата приезжала крайне редко – приходила в себя после очень тяжелого и муторного романа с – ужас! – женатым человеком. Бедная, бедная Татка! «На лице – одни глаза», – так сказала доброжелательная бабушка. Петровна недобро хмыкнула: «Нос на лице, а не глаза! Добрая вы, Ольга Евгеньевна, женщина! Даже чересчур добрая!» Баба Оля махнула рукой – что, дескать, с тобой разговаривать. Маша за Тату переживала очень. Знала, как той плохо и как она страдает. Но – главное важнее! А главное сейчас – это ребенок. Так что придется и выгуливать живот кругами по три раза в день, и творог этот тошнотворный в себя запихивать, и молоко с пенкой пить! Петровна, как цербер, от нее не отходит – пока Маша не предъявит пустую кружку.

* * *

К седьмому месяцу Машиной беременности ситуация чуть усложнилась – сильно стала болеть спина, и Маша подолгу лежала на террасе на старом диване, где после обеда обожал отдохнуть дедуля. Мама взяла отпуск и тоже перебралась на дачу – у бабули на нервной почве стало подниматься давление. Правда, сиделка из мамы, честно говоря, была никакая. Или, скорее всего, довольно суетливая и бестолковая.

В четверг вечером, когда, держась за поясницу и постанывая, Маша спустилась со второго этажа в столовую – позвонить мужу Вове, за окном стало резко и внезапно темно, зашумел сильный, с порывами ветер и закачал верхушки высоких и древних сосен. Небо прочеркнула быстрая и яркая молния, вспыхнула короткая зарница, и хлынул, словно обрушился, стремительный поток сильного, густого дождя. Маша захлопнула распахнутые окна и задернула тяжелые портьеры – грозы она боялась с раннего детства, и никакие объяснения дедушки, как и почему случается подобное явление, ее не успокаивали. В душе поднималась тревога, начинало быстро и гулко стучать сердце, и к горлу подкатывала внезапная тошнота. Маша села на стул и дрожащими руками набрала телефонный номер. Трубку никто не брал. На часах было восемь вечера. Вова давно должен был вернуться с работы. В голове немедленно появились самые ужасные и противные мысли: попал в аварию, плохо с сердцем (у Вовы был врожденный сердечный порок), потерял сознание (что с ним нечасто, но случалось), ударился головой о бортик ванны, ну и так далее – на что способна в такие моменты буйная фантазия беременной женщины. Разболелась голова, заныла спина, и потянул низ живота.

Далее она подумала о том, как сильно любит своего мужа, как нелепо и неправильно расставаться с ним так надолго, как, возможно, он сейчас нуждается в ее помощи, а ее рядом нет, как одиноко сейчас ему: она-то в кругу родных и любимых! А Вовина мама на съемках в Пятигорске, а бабушка на пару с дедушкой в санатории, папа в командировке… Бедный, бедный, заброшенный Вова! Плохая получилась из Маши жена! Эгоистка, думающая только о своих потребностях и удобствах!